Жернова истории 4 (СИ)

Со вторым и третьим пунктом моя работа будет привычной – уложить заявки в прокрустово ложе валютных ассигнований, понять, что из оставшегося невозможно получить обычным путем, и прикинуть, в какой мере тут смогут помочь нелегальные каналы. А вот принимать какие-то решения по СУ-1, не пощупав эту установку лично, не хотелось бы. Еще битый час ушел на то, чтобы раздобыть адрес испытательного полигона и заручиться необходимой бумагой с шапкой «Центральное военно-промышленное управление СНК СССР» и, после короткой перебранки с секретарем заместителя председателя Совнаркома, подписью самого Рыкова.

Пользуясь своим служебным положением – раз уж хотят от меня исполнения обязанностей зам. пред. ВСНХ – вызываю машину из гаража ВСНХ СССР. К Спасским воротам подруливает уже знакомый мне НАЗ-А, и, руководствуясь моими довольно сбивчивыми объяснениями, шофер пытается отыскать дорогу на полигон Управления моторизации и механизации Наркомата обороны.

К счастью, мы всего лишь один раз свернули не туда и быстро разобрались в своей ошибке – не без помощи местных жителей, лучше нас осведомленных о расположении секретного объекта РККА. Среди сотрудников полигона оказались знакомые, помнившие меня еще по испытаниям Т-16, а солидная бумага за подписью Рыкова сняла все формальные вопросы.

Внешне машина очень напоминала ту СУ-1, что была знакома мне по монографии Михаила Свирина. Но я не столь уж большой спец, чтобы реально судить о схожести или несхожести машин только по внешнему виду.

– Скажите, а двигатель какой тут стоит? — задаю свой первый вопрос.

– Как на Т-20, виккерсовский, 90-сильный, – отвечает мне стоящий рядом военинженер 2-го ранга. – хотели воткнуть новый, что для проектируемого среднего танка разрабатывают, так не влезет он по габаритам. Да и не готов еще.

Индекс Т-20, вместо подсознательно ожидаемого Т-26, в первое мгновение режет слух. Но затем вспоминаю, что в этой реальности такое обозначение получил не состоявшийся в моем прошлом гибрид Виккерса Mk.E и Т-19. Переварив мимолетное недоумение, продолжаю:

– Ходовая, смотрю, тоже от Т-20?

– Именно так.

– А траки из какой стали: хромоникелевой или марганцевой? – продолжаю уточнять я.

– С января на Т-20 пошли траки из стали Гадфилда. Но нам дали ходовую еще с прошлогоднего выпуска, так что тут стоят из хромоникелевой, – не без легкой досады поясняет инженер. – Ничего, выбьем новые траки, переобуем этот образец.

– Пушка тут полковая, трехдюймовка, вроде? – задаю новый вопрос.

– Так точно, качающаяся часть от полковой, образца 1927 года, установленная на поворотной тумбе от бронеавтомобиля Гарфорда, – кивает мой собеседник. – По правде сказать, фактически это тумба от морской противоминной пушки. Сейчас Павел Николаевич Сячинтов готовит специально для этого артсамохода пушку ПС-3 с более высокой начальной скоростью снаряда, сокращенной длиной отката и с полуавтоматическим заряжанием. Но там дело пока еще не дошло до опытного образца.

После этого разговора лезу внутрь. Приятно удивили хорошо спроектированные удобные сиденья для механика-водителя, наводчика и командира танка.

– А это что за дыры в башне? – интересуюсь, тыча пальцем в озадачившие меня отверстия.

– Здесь должны быть установлены вентиляторы для вытяжки пороховых газов, – удовлетворяет мое любопытство военинженер. – Однако завод малых электродвигателей срывает поставки, и получить вентиляторы нам пока не удалось…

Вернувшись с полигона в свою квартиру, отогреваюсь горячим чаем вместе с Михаилом Евграфовичем. Тот все расспрашивает о житье-бытье Лиды с детьми в Женеве. Машинально отвечаю, но мысли мои перескакивают с определения своей позиции по вопросам предстоящего заседания Центрального военно-промышленного управления, на судьбу выполнения пятилетнего плана и угрозы голода, создаваемого неурожаем текущего, 1931-го, и следующего, 1932 года.

С утра, в Кремле, на заседании военно-промышленного управления Совнаркома, страсти кипели нешуточные. Как и ожидалось, второй и третий пункт повестки дня вызвали ожесточенные споры. Приходилось резать по живому заявки на импортное оборудование, приводя их в соответствие как с валютными квотами, так и с наличием реальных источников поставки – а это ставило под угрозу выполнение намеченных планов. К каким выражениям прибегали спорщики, и какие обвинения вываливали в запале на головы друг другу – это может составить предмет для отдельного рассказа. Единственное, что меня выручало в этом яростном противостоянии – непоколебимая позиция представителя Наркомфина, который стоял прочно, как скала, об которую разбивались бушующие волны требований увеличить валютную квоту.