Жертва первой ошибки

– Это называется «постуральный дренаж», балда, и делается не так, – проворчал Федор и откашлял целый комок мокроты.

– Поучи батьку…

– Спасибо.

Федор еще некоторое время кашлял, прижимая руками левый бок, и понял, что народная медицина оказалась эффективной. Дышать стало значительно легче.

Если бы еще вспомнить, что случилось… Но дальше момента, в котором он ехал за автобусом и смотрел на хмурую девочку в заднем окне, была сплошная чернота. Что он делал, черт возьми?

Федор не утерпел, спросил у дежурного врача, что с ним такое, но тот только руками развел. Он – травматолог, а голова, как известно из прекрасного фильма «Формула любви», предмет темный. Вообще ретроградная амнезия на момент травмы – явление чрезвычайно распространенное. Может, вернется, память, но скорее нет, да и какая разница, если выпало всего несколько минут. Федор объяснил какая, врач сочувственно покачал головой, спросил, нет ли других жалоб, их не было, на том и расстались.

Перед отбоем он отказался от обезболивающего и снотворного и до утра лежал в темноте, пытаясь понять, что он не только подлец, трус и прелюбодей, но еще и убийца в самом прямом и непосредственном значении этого слова.

Только к утру додумался, что если все так, как написано в статье, то его будут судить и посадят года на три.

Татьяна приехала раньше обычного и полчаса ждала в коридоре, пока закончится утренний обход.

– Танечка, – завопил дед, как только она показалась на пороге, – здравствуй, солнышко!

Федор в недоумении вздернул бровь. Вот уж с чем с чем, а с солнцем жена у него никогда не ассоциировалась.

Она ласково поздоровалась со стариком, подошла к Федору и стала выгружать из сумки продукты.

– Я тебе принесла куриные котлеты, как ты любишь, и немножко форшмачка сделала – для повышения аппетита, – сказала она сухо.

– Пока не хочется, – вяло проговорил Федор.

– Пей хотя бы кисель, он питательный. Я сегодня сварила черничный, раз клюквенный для тебя кислый.

– Таня, – взмолился Федор, – к сожалению, не существует такой еды, которую ты бы приготовила, а я бы съел и поправился, так что не трудись лишнего. Тут, в общем, с кухни носят вполне приличную баландочку.

– Федор, она отвратительна.

– Зато по науке все.

– Сырники хотя бы будешь?

– Один.

Федор сел в кровати и отломил вилкой маленький кусочек от пышного румяного сырника. Надо отдать должное Татьяне, в браке Федор питался как мало кто. Причем, удивительное дело, чем мощнее бушевал в доме скандал, тем вкуснее она готовила, порой достигая таких высот, что какой-нибудь шеф-повар из Франции, попробовав Татьянину стряпню, рвал бы на себе волосы от досады. Только сейчас Федор не чувствовал вкуса и, наверное, вообще ничего бы не ел, если бы жена не кормила его насильно.

– Как там Ленка? – спросил он.

Татьяна пожала плечами:

– Звонит иногда, но бросает трубку.

– Она знает про меня?

– Нет, зачем?

– И правда, пусть учится.

– Да, пусть. Она с ума бы сошла, если бы узнала, прилетела бы сюда, и вся учеба коту под хвост. Она тебя очень любит, Федя.

– Правда?

– Обожает. Она ведь не знает, что ты ей неродной отец. Это даже просто обидно! – вдруг выкрикнула Татьяна.

– Что я неродной?

– Что она тебя любит, а меня ненавидит.

– Тебя тоже любит.

– Нет. Это с детства так было. Самое смешное, что ты крал у меня то, что тебе вообще было не нужно. Есть Лена, нет ее – наплевать. Ты даже ей ни разу замечания не сделал, ничего не запретил. Конечно, ты хороший, я плохая!

Федор поморщился:

– Тань, тебе не кажется, что об этом поздно спорить?

– Ну и что, что ненавидит, – неожиданно выдала Татьяна, – зато я вырастила ее хорошим человеком.

Федор достал из ее книги газетный листок:

– Ты что-то еще об этом знаешь? Дело завели?

Татьяна нехотя кивнула:

– Следователь звонил, спрашивал, как ты себя чувствуешь, и машину забрали на экспертизу. Вернее, то, что от нее осталось…

– Ясно. Что думаешь?

Татьяна пожала плечами:

– Сначала тебе надо поправиться.

Кроме кликушеской статьи, которую она сохранила, чтобы потом написать жалобу на эту газету в соответствующие органы, жена ничего не знала, и какие настроения царят у него на службе, понятия не имела.

Оставалось только надеяться, что пафосные выкрики журналиста не являются истиной в последней инстанции и виноват не он или хотя бы не только он.

Следующий день принес крушение этих надежд. К Федору явился следователь, потертый мужичок средних лет, почти до горбатости сутулый и в вязаной жилетке. Разговаривал вежливо, но отводил глаза, покашливал без нужды, и Федор очень быстро понял, что дело его труба.

По официальной версии выходило все так, как написал в своей статье журналист, и Федору из-за амнезии нечего было противопоставить, а когда он узнал имя погибшего парня, то понял, что переживать из-за потери памяти нет никакого смысла – его все равно никто не стал бы слушать.

Следователь ушел, а Федор вытянулся на постели и стал думать о себе как о ком-то другом. Судьба обошлась с ним сурово, но справедливо, он пожал ровно то, что посеял, ни зернышком больше.