Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Несколько раньше по ту сторону фронта, и в этом мы еще сможем убедиться, примерно такими же словами он авансировал свою готовность принести пользу правительству германскому. Там это встретило понимание, вызвало интерес, получило свое развитие и продолже-ние. Наши же следователи представить странного арестанта пред ясны очи членов советского руководства явно не торопились. И, не исключено, все-таки пропустили возможность начать игру с фашистской разведкой.

Конечно, имея в руках протоколы допросов Кернеса в абвере и гестапо, располагая свидетельскими показаниями арестованных в 1945 году действительных предателей, они наверняка действовали бы порешительней. Но в 1943 году не было у них ни того, ни другого, а в поведении Кернеса слишком многое вызывало сомнения. Допустим, он разработал хитроумный план, придумал оппозицию, чтобы спасти собственную жизнь. Но неужели профессиональные гитлеровские разведчики, не имея тому никаких иных подтверждений, так легко доверились ему? Допрос вперемежку с долгими перерывами либо без них следовал за допросом вплоть до конца 1946 года. Добиться желаемого — встречи с самыми высокопоставленными лицами — Кернесу, несмотря на его настойчивость, так и не довелось. Почему все-таки?

В этом запутанном деле имеется одна закавыка, споткнувшись о которую, так и не удалось отыскать ее разгадки. Дело в том, что с 1942 года, как свидетельствуют документы, «гражданке Г.Н. Шушара назначена пенсия на содержание двух детей за погибшего на фронте ее мужа Кернеса Иосифа Яковлевича».

О том, что Иосиф Яковлевич не был ни убит, ни ранен, знал его отчим М.Л. Мовшович, проживавший в одном доме с Шушарой и с 1947 года имевший переписку с пасынком. Этот факт зафиксирован в материалах дела. Но, простите, какая к черту может быть переписка между арестантом, содержащимся в тюрьме по обвинению в шпионаже, и его родней? Такое невозможно в принципе. Но если все же Кернесу разрешали посылать домой письма из тюрьмы, то почему тогда ни органы госбезопасности, занимавшиеся делом Кернеса, ни командование не сочли нужным обрадовать его жену и детей радостным известием, что их муж жив-здоров. Ну, допустим, Мовшович помалкивал: раз органы молчат, то дело это секретное, и всякие разговоры на сей счет чреваты серьезными неприятностями. Ктому же с Шушарой отношения у него не сложились из-за ее супружеской неверности. Но вот из каких соображений умалчивали о судьбе Кернеса органы госбезопасности, можно только гадать. Ведь по действовавшему тогда закону сразу же после осуждения человека по 58-й статье УК за особо опасные государственные преступления, репрессиям немедленно подлежали члены его семьи. Их высылали в отдаленные места, лишали прав, держали под строжайшим контролем. Здесь же ничего подобного не происходило. В отличие от других репрессированных, родственники Кернеса никаким гонениям не подвергались, хотя адреса их проживания в деле имелись и они нигде не скрывались. Больше того: его жена на протяжении десятка лет регулярно получала пенсию за живого и невредимого человека.

В 1955 году кто-то прослышал, что супруг Шушары сидит на нарах, настучал куда надо. Прокуратура попыталась было через суд взыскать незаконно выплаченные деньги. Однако суд в удовлетворении иска отказал, признав убедительными доводы Шушары, считавшей, что ее муж погиб на фронте. На том все и кончилось.

Господину Рейхсканцлеру…

Интрига во всей этой истории раскручивалась неспешно. Получилось так, что в особом лагере при разведуправлении вермахта в Виннице судьба свела пленного Кернеса с «генералом-предателем», как писали тогда газеты, А.А. Власовым. Мелькнули фамилии и некоторых других наших генералов, оказавшихся в германском плену в самом начале войны. Уж не это ли, не желание ли следователей вытянуть из арестованного максимум нужных им сведений об этих людях явилосв причиной СТОЛБ неторопливого внимания к его персоне? Расстреливали ведь запросто и за дела более заурядные. Не исключено, что и жизнь-то ему сохранили в расчете на свидетельства против тех высокопоставленных пленников, кого рано или поздно органы рассчитывали достать своей рукой.

О том, что Кернес был человеком не без способностей и умел привлечь к себе внимание, говорит многое. Хотя бы то, что уже спустя всего год после окончания педагогического факультета Военно-политической академии он здесь же, на кафедре истории СССР, стал адъюнктом. Жаль, поучиться довелось недолго: началась война, и молодой адъюнкт убыл на фронт комиссаром 914-го стрелкового полка.