Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

«Изложенные в выписках из протоколов допросов Кернеса И.Я. сведения о 226 стрелковой дивизии (фамилия командира, номер стрелкового полка этой дивизии), по имеющимся в Генеральном штабе данным, не соответствуют действительности».

Выходит, Кернес сообщал немцам ложные сведения. И вообще, причем здесь 226-я дивизия, если он был комиссаром полка в 224-й?

Во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке он пробыл недолго, уже 19 января его перевели в Лефортовскую тюрьму. Через несколько месяцев им занялся сам начальник следственного отдела Главного управления контрразведки «Смерш» полковник Леонов. Здесь заключенным сразу давали понять, кто есть кто и что их ожидает. В отличие от внутренней тюрьмы, в Лефортовской разрешалось допрашивать арестованных ночью (днем спать при этом не разрешалось). Да и уснуть было не так просто: неподалеку как раз в разгар ночи начинали реветь авиационные моторы — проводились испытания. С вечера до утра по гулким тюремным коридорам неслись душераздирающие крики допрашиваемых.

Беседа с Леоновым оказалась обоюдно малоприятной: ничего к уже сказанному Кернес добавить не мог, признавать себя предателем не хотел. Леонову (один из наиболее ретивых подручных Абакумова) это очень не понравилось.

Воспоминания

«После моего решительного отказа признать себя немецким шпионом следователь перешел к рукоприкладству, сломав и выбив мне несколько зубов, — писал потом Кернес из Владимирской тюрьмы Генеральному прокурору СССР. — Не удовлетворившись этим результатом, на последующих допросах следователь применил новый вид пытки — избиение резиновым жгутом». Сам Леонов не избивал, для этой цели был у него подручный, тоже полковник, не известный Кернесу. На стоны и вопли избиваемого никто не реагировал. А когда он, надеясь хоть этим смягчить пытки, заорал во все горло: «Да здравствует Сталин!», удары посыпались еще чаще.

— Партию, Сталина вспомнил. Раньше надо было помнить, подонок, — приговаривал, нанося удар за ударом, истязатель.

— Добавь, добавь еще. Да не жалей ты резину! — включался Леонов.

И Кернес не выдержал: «Сознавая, что дальнейшие расправы приведут к серьезным физическим увечьям или смерти (они мне уже стоили тяжелой психической и нервной травмы, ибо меня, советского человека, никогда в жизни безнаказанно не били), я вынужден был заявить, что готов признаться во всем, в чем угодно».

— Давно бы так, — усаживаясь за стол, удовлетворенно произнес Леонов. — А то накрутил про какую-то оппозицию. Гитлера, Риббентропа приплел. Шпион, он и есть шпион, свое получить обязан.

По логике, дело можно было передавать в трибунал. Но «обработка» продолжалась. Даже когда появилось на свет заключение Главной военной прокуратуры от 20 декабря 1944 года «о достаточности материалов для завершения следствия и с учетом признания Кернесом своей вины для предъявления ему окончательного обвинения по ст. 58-1 «б» Уголовного кодекса РСФСР (Измена Родине), дело в суд не направили. Кернеса продолжали содержать в Лефортовской тюрьме. Сроки следствия и содержания под стражей продлевались и продлевались. Делалось это 36 раз. Спрашивается: для чего? Искали дополнительные доказательства для предъявления новых обвинений? Но ведь Кернес вовсе не серийный убийца, не резидент, возглавлявший агентурную сеть. Той статьи, что была предъявлена ему, сполна хватит для любой меры наказания, имеющейся в Уголовном кодексе.