Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Представитель СД прибыл на встречу в генеральской форме, назвался Крегером. Говорил мало, больше расспрашивал, внимательно слушал пояснения Кернеса. Вежливо, как бы извиняясь, заметил, что о сепаратном мире уполномочен вести речь как лицо частное, ибо Кернес не имеет официальных полномочий. В принципе же германское правительство готово вступить в переговоры о заключении сепаратного мира со всяким русским правительством, от которого получит надлежащие гарантии безопасности своих интересов. Конкретный разговор на самом высоком уровне (Риббентроп, возможно, и сам Гитлер) может вестись лишь при официальном визите в Германию представителей «оппозиции» с верительными грамотами.

Это уже близко к выходу на конкретные решения. Кернес чувствовал себя в тот день на седьмом небе: наконец-то свершилось! Он, видимо, еще не избавился от представлений о врожденной глупости и надменности пруссаков, внедрявшихся в сознание советских людей с самого детства.

Жаль, даже самые бесценные архивные документы не всегда сохраняют и передают мир человеческих чувств, эмоций и страстей. И можно только догадываться, что испытал Иосиф Яковлевич, когда услышал слова Крегера о предстоящей его переброске в Советский Союз для продолжения контактов и организации постоянно действующего канала связи с «военной оппозицией».

Уже на следующий день приступили к разработке плана перехода линии фронта, организации связи. Кернесу представлялся месяц на восстановление контактов с руководством «оппозиции», а с 28 января по 9 февраля 1943 года с советской стороны должна прилететь на самолете полномочная делегация. Посадка самолета на Сиверской. Позывные, частоты, время и режим связи зашифрованы в записной книжке Кернеса. Да, еще один важный момент: по прибытии на место Кернесу надлежало в первую очередь связаться со служащим шведского посольства в Москве Акселем. Сделать это лучше всего, опустив в специально оговоренный день в почтовый ящик посольства частично зашифрованное письмо от некоего Иванова. Запасной вариант перехода — участок фронта в полосе 177-й стрелковой дивизии, где представителя «оппозиции» будут ждать.

Некоторые разногласия возникли при обсуждении способа перехода линии фронта, предложенного Шмидтом. Он предлагал перебросить Кернеса по воздуху, чтобы не подвергать его жизнь излишней опасности при преодолении фронтовой полосы, а заодно и исключить таким образом почти неизбежную встречу с НКВД. Нежелательность общения с контрразведкой он обосновывал тем, что даже если в НКВД не сразу разоблачат Кернеса, то наверняка продержат долгое время в изоляции, подвергнут всевозможным проверкам, а потом установят слежку. Все это весьма нежелательно, поскольку может оказаться сорванной так хорошо задуманная операция.

Кернесу предложение Шмидта не понравилось своей излишней, как он выразился, детективностью. Его-то и вовсе не привлекала перспектива встречи со «Смершем», а при переброске самолетом вероятность этого возрастала. Единственную возможность избежать нежелательного свидания с органами Кернес видел в явке на передовой в расположение ближайшей воинской части, откуда его могли бы передать вышестоящему командованию.

«Надо все делать максимально просто, естественно. Чтобы легенда была предельно жизненной», — рассудительно говорил он. С этим был согласен и Крегер. И родилась идея «побега» из концлагеря. К ее осуществлению приступили незамедлительно. 21 декабря Кернес в сопровождении неизменного фельдфебеля Земмеля и разведчика, назвавшегося Николаем Николаевичем, отправился из Берлина ближе к линии фронта. Напутствуя его, Крегер серьезно говорил об исторической ответственности, важности возложенной им на себя миссии. Много теплых слов сказал и Бессонов.

Письма Василевскому и Тимошенко были заготовлены заранее. В том, что Кернес знал о них, сомневаться не приходится. Только непонятно, почему в одних случаях он подтверждал это, а в других говорил, что не ведал об их существовании? Прояснить все конца оказалось затруднительно, «висячих» вопросов набиралось так много, что надежды ответить на них таяли с каждым новым поворотом в развитии событий. Хорошо, что в конце войны в поле зрения «Смерша» оказалась фигура Бессонова. Тогда и стало ясно, что он, запанибрата обращаясь к Василевскому, не просто блефовал. Вот что Бессонов сказал после своего ареста на допросе 20 июня 1945 года: «… ни с Шапошниковым, ни с Василевским я никогда знаком не был и не знал до этого и самого Кернеса. Письмо к Шапошникову и Василевскому я направил в провокационных целях и сделал это с ведома и согласия Шмидта. Последний вручил этот документ Кернесу перед переброской его в Советский Союз — об этом говорил впоследствии сам Шмидт».