Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Только в октябре 1946 года было составлено обвинительное заключение. Подписавший его следователь гвардии капитан Набалов, в соответствии с принятой тогда практикой, изложил свои соображения относительно дальнейшей участи обвиняемого: 20 лет тюремного заключения.

Думается, вовсе не установлением вины Кернеса были озабочены те, кто занимался его делом. Это хорошо видно из имеющихся в нем документов. Уже через несколько месяцев после 9 мая 1945 года, а кое-где и сразу после победного салюта, началась своего рода «охота на ведьм». Одной из майских директив Сталина предписывалось сформировать в тыловых районах 1-го и 2-го Белорусских, 1,2,3 и 4-го Украинских фронтов лагеря «для размещения и содержания бывших военнопленных и репатриированных советских граждан». 100 лагерей по 10 тысяч человек. Миллион. Машина репрессий заработала с новой силой.

Врагов, предателей, шпионов находили повсюду. Не расстреливали, как раньше, без суда и следствия: в залитой и без того кровью стране это было бы кощунством. В 1946 году вообще отменили смертную казнь. Но сроки — от 10 до 25 лет — применялись при малейших признаках преступления в конвейерном режиме. Понятно, что в такой атмосфере всеобщей подозрительности дело Кернеса выглядело бы странным и завершилось его оправданием. Считалось, что народ — а именно его именем вершилось беззаконие — вправе чествовать своих героев, карать своих врагов, в какую бы личину они ни рядились. И 14 декабря 1946 года Особым совещанием при Министерстве государственной безопасности СССР Кернес Иосиф Яковлевич был «заключен в тюрьму сроком на двадцать лет, считая срок с 19 января 1943 года».

15 декабря, очевидно еще не зная об этом постановлении, Кернес обратился к начальнику тюрьмы полковнику Миронову:

Архив

«Я голоден, истощен. Зная ваше чуткое отношение к людям, я уверен, что вы не допустите голодания советского человека в советской тюрьме. Я прошу несколько лишних ложек каши и супа. Только крайность заставляет меня клянчить увеличения пропитания.»

«Советского человека в советской тюрьме»… Горькой сатирой звучат эти слова. В немецком плену он использовал все мыслимые и немыслимые варианты, чтобы спасти свою жизнь, чтобы вернуться на родину. Там ему это удалось. Кернес выжил, вполне осознанно ступив на тропу физического и нравственного унижения. Банка консервов, пачка сигарет, пайка хлеба из рук заклятого врага не жгли ладони, но давали надежду прожить еще день, час. И в советской тюрьме она не оставляла его. Точнее, он не позволял ей сделать это.

Единственным отвлечением от отупляюще однообразных «зэковских» будней в течение многих лет стали письма, заявления Кернеса в различные инстанции. Сохранилось их несколько десятков. Это живые человеческие документы, позволяющие полнее представить не только их автора, но и атмосферу беззакония, попрания прав, достоинства личности, в которой не сломаться, не погубить себя словом и поступком могли только очень сильные, нравственно здоровые личности. Относился ли к таковым Иосфиф Кернес, судите сами:

Архив

«Министру Госбезопасности СССР Абакумову.

2.1.1947 г.

Прошу пощадить, помиловать ради всей прошлой жизни, ради детей, больной жены, стариков родителей, у которых я единственный сын… Быстрая служебная карьера привела меня к зазнайству, политическому ослеплению. Не трусость, не шаткость убеждений, а глубокая самонадеянность, уверенность в свою правду, способности как «глубокого политика» привела меня к моему преступлению, которое я проклинаю. Прошу дать возможность работой искупить вину перед Родиной… Полный глупого самомнения и уверенности в свои таланты, я ожидал впоследствии наград за свой «подвиг», который проклинаю теперь…»

«Министру Вооруженных Сил СССР

Маршалу Сов. Союза Булганину Н.А. 15.2.1948 года.

Обращаюсь к вам, гражданин министр, с просьбой о пересмотре моего дела. Откройте двери тюрьмы, дайте возможность обнять детей…»

«Министру внутренних дел СССР.