Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

С папиросой в руке Симонич прохаживалась по рядам, разглядывая разложенные по обе стороны товары. Ничего не спрашивала — до разговоров с «обслугой» не опускалась. Впрочем, взгляда удостаивала, когда, полуобернувшись, произносили: «Заверните!» Происходило это столь часто, что весь обслуживающий персонал мог считать себя как бы обласканным наркомовским вниманием. Машина с Куликшей пустой с базы не уезжала никогда.

Но вряд ли такие прозаические наклонности, как любовь к дорогим и красивым вещам Киры Ивановны Симонич-Кулик, привлекли внимание стражей советской госбезопасности, и ее без ведома мужа призвали к ответственности. О так называемом рэкете тогда и понятия не имели, требовать выкуп за вельможных жен еще не додумались.

Веселый образ жизни Симонич, особенно во время отъездов мужа в командировки, конечно, бросался в глаза. Но кто не грешен в тяге к общению, к друзьям, к подругам? Сам замнаркома отдыхал в охотку, с размахом. По-деревенски крепко сбитый, пышущий здоровьем, он не был противен женщинам. Мог много выпить, а потому часто, просыпаясь поутру, долго припоминал, почему это он оказался в чужой постели с незнакомой женщиной?

Семейной жизнью, если откровенно, тяготился. Вот и Кира уже начала поднадоедать, как с десяток лет назад и ее предшественница — Лида. Лидия Яковлевна Пауль, немка, как указывал в анкетах Кулик, дочь кулака из Ростовской области. С Паулями вообще связаны неприятные воспоминания. Хозяйство бывшего тестя в свое время собирались конфисковать, и он обратился к зятю с просьбой помочь.

Кулику, красному командиру, герою, удалось тогда уберечь тестя от раскулачивания. Но потом Кулик здорово пожалел о своем вмешательстве, когда в декабре 1929 года получил выговор (еще дешево отделался) — за «контрреволюционную» связь с мироедом. Члены комиссии прозрачно так намекнули: мол, не к лицу товарищу комкору тащить за собой в социализм кулацкое бремя.

Будущий маршал намек понял правильно: чтобы в дальнейшем не портить свою анкету, тут же развелся с кулацкой дочкой. Эх, и погулял раскрепощенный от семейных уз перспективно мысливший краском! Но недолго. Пока остается тайной для истории, по чьей наводке и как пересеклись пути многоопытных в любви Григория Ивановича и Киры Ивановны. Но ведь перекрестились! И как раз тогда, когда зашел разговор о предстоящем повышении Кулика. Скорая свадьба, а потом и приятные хлопоты по переезду в Москву несколько приглушили опасения красного генерала по поводу того, что отец его суженной — начальник царской контрразведки в Гельсингфорсе в 1919 году расстрелян ВЧК.

В течение нескольких первых лет совместной жизни он ожидал, что органы напомнят ему об этом. Но время шло, все было тихо, и Григорий Иванович постепенно успокоился. Поначалу его злило, что жена может, не сказавшись, уйти, косяком водила в дом незнакомых людей. Тем более что компании были веселые, с музыкой, песнями, давали так, что стекла в окнах подрагивали.

А потом Кира до утра провожала гостей по домам, а он, просыпаясь с тяжелой головой лишь к обеду, с благодарностью пил чай или рассол из ее рук. Она же, если он не ночевал дома, бранилась крайне редко — понимала ситуацию правильно.

Свободный от обязательств друг перед другом образ жизни позволял Симонич не забывать и своего последнего (перед Куликом) мужа — некоего Шапиро, крупного нэпмана. Позднее окажется, что он был связан с иностранными разведками…

Отмечались и другие странности на этом отрезке жизни нашего героя. Например, тот факт, что оба брата Симонич вниманием органов правосудия не обделялись: и тот и другой были арестованы, получили сроки. Побывала в ссылке и ее мать. Вернувшись из мест весьма отдаленных, сумела выехать в Италию к другой дочери, да так там и осталась. Кому-то иному таких штрихов в биографии с избытком хватило бы для длительной изоляции от общества, «экскурсий» по этапам и лагерям ГУЛАГа, а Симонич продолжала ездить по военторговским базам, вводя в трепет их работников.

Не трогали и ее мужа. Нарком обороны Ворошилов несколько раз предлагал своему заму порвать с Симонич и ее семейством, но Кулик, как известно, был строптив.

Кире Ивановне нравилось жить на широкую ногу. Лучше многих она знала: произносимые с трибун и в тостах слова о государственных, общих интересах, которые выше личных, — всего лишь слова. Жили они тогда в доме по Большому Ржевскому переулку, на четвертом этаже. В том самом доме, где жил и застрелился заместитель наркома обороны — начальник Политуправления Красной Армии Я.Б. Гамарник. Хоть и была квартира Гамарника этажом выше и по всем архитектурным и строительным канонам должна бы в точности копировать квартиру Кулика в смысле количества и расположения комнат, да не копировала. Кира Ивановна сумела направить крепкую хозяйскую хватку, недюжинную предприимчивость мужа, и он сделал из своего семейного очага уголок поистине райский, как по размерам, так и по комфорту. Уж каким способом — неведомо, но объединил Кулик две квартиры в одну и стал обладателем восьми комнат… на троих.