Жесть

Перед игрой четверка приятелей разделилась по командам: тот, кто не спал, и тот, о чьем диагнозе неловко говорить, оказались в одной связке. Тот, кто писался по ночам, составил пару тому, кто настаивал на своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Такой расклад. Играли на пиво: пара проигравших должна была купить и пронести в больницу четыре банки (на всех). Ставки высоки!

Всего же игроков было восемь. Четверо на четверо. Остальные пациенты — заметно старше; они гоняли мячик просто, чтобы скоротать время.

— Вообще-то у вас рука была, — спокойно сказал тот, что с непроизносимым диагнозом. — Чего раскудахтались?

Двое победителей чуть не поперхнулись возмущением. Игрок с недержанием мочи опомнился первым:

— Ну, ты, мутный! Чего гонишь? Какая рука?

— Рука, рука, — с абсолютной убежденностью подтвердил тот, что заснул на воротах. — Гол не считается, а мы вам пендаль бьем.

— Пендаль?! У тебя уже глюки, соня!

— Орать не надо, зассыха. Рука — значит, пендаль. Пошли девять метров считать.

— Пенальти — только если рука была в штрафной! — обиженно заорал квази-гомосексуалист[9]

. — Не в атаке же!

— А ты вообще молчи, педик. Здесь тебе не большой футбол. Рука считается по всему полю, всегда так было.

«Зассыха» вдруг подскочил к «соне», сорвал с его безрукавки горсть значков и зашвырнул их на газон. Это были гербы городов из серии «Серебряного кольца». Ценная подборка. «Соня», ни слова не говоря, сорвался с места и зайцем поскакал собирать свои сокровища.

Зассыха и Педик подступили к оставшемуся.

— Говоришь, мутный, рука была?

Глаза у того забегали. Он попятился — и тут же получил удар под дых…

Два санитара, призванные следить за порядком, грелись неподалеку на солнышке. Разморенные, они ни во что не вмешивались. Пациенты-мужики сгрудились в кучу — потерянно смотрели на раздухарившихся пацанов. Зассыха с Педиком, развивая успех, схватили Мутного за передние конечности (один — за левую, второй — за правую), протащили его пару-другую метров и с размаху воткнули в штангу ворот.

Санитары дружно поднялись.

— Эй, психи! Чего творите?

Кто-то из нормальных

пациентов не выдержал: заколыхался, прижав руки к груди, и давай монотонно повторять:

— Надо прекратить… Надо прекратить…

Другой побежал кругами по двору, оглашая воздух радостными воплями:

— Война!.. Война!..

Из раскрытого окна второго этажа какая-то женщина закричала:

— Остановите их! Ну, кто-нибудь!..

Если бы пацаны вгляделись повнимательнее, они опознали бы в кричащей ту самую красотку, которую совсем недавно прочили во врачи и мечтали трахнуть. Однако не до того им было. Зассыха и Педик, азартно всхрапывая, пинали Мутного ногами. Соня, плюнув на потерянные значки, примчался назад и с ходу засадил Педику в затылок — обоими кулаками сразу. Тот пролетел несколько метров и упал лицом в асфальтовую дорожку. Два последних бойца сцепились, потеряв остатки разума. Соня мгновенно провел изумительную по исполнению подсечку, оседлал поверженного Зассыху и принялся месить кулаками беззащитную плоть.

Тут и санитары подоспели…

— Может это и к лучшему, — говорил Федор Сергеевич по пути назад. — Он сейчас крайне неадекватен. Помрачение сознания — зрелище не из легких… Такой выплеск возбуждения… Боюсь, придется увеличивать дозы. А то в следующий раз он вас примет за ангела или за адского паука, выползшего из бездны.

— Лучше за паука. Ангелов мне вчера хватило.

— Ангелов ей хватило… Простите. Вы упоминали про какого-то душевнобольного, который взял в заложники семью. Речь об этом?

— Да, трагедия в Орехове.

— Я слышал, вы лично в этом участвовали. Репортаж будете писать?

— Пока не решила. Слишком это… тяжело.

— Рассказать можете?

— А чего рассказывать? Застрелили человека… несчастного, совсем не злодея… его лечить надо было, а не выбивать ему мозги. Как закрою глаза, так вижу эту картину…

— Наверное, бывают ситуации, когда и пуля — лекарство. Знаете что… Если вам для статьи или репортажа понадобится комментарий профессионального психиатра — прошу.

— Спасибо, я подумаю.

Курить хотелось нестерпимо…

Проходили мимо окон. Опять стал виден больничный двор, правда, чуть с иного ракурса. Марина непроизвольно замедлила шаг, приостановилась. Двор был пуст, только асфальт в нескольких местах украшали неестественно красные пятна. Она содрогнулась.

Федор Сергеевич встал рядом.

— Да… Я вас такой себе и представлял, — с непонятной интонацией произнес он.

— Какой именно?

— Ну, мне рекомендовали вас… дескать, талантливая, смелая… добрая, ироничная…

— Господи, кто ж такое сказал-то? — обернулась к нему Марина.

— А так и есть… — он осторожно заглянул спутнице в глаза. — Идемте… Мариночка… Не смотрите туда, вам и без того хватает тяжелых зрелищ. А вы ведь плохо спите.

— Так плохо выгляжу, да? — спросила она, испытав внезапный укол раздражения.

— Нет, выглядите вы чудесно, а вот, эмоциональный фон у вас, похоже, гуляет…