Жили-были

— Да, всего лишь Ефимов. Его московские друзья, деньги и адвокаты.

— Чёрт.

Саша со стула поднялась, плечи расправила, судорожно вздохнула. Чувствовала себя спокойнее, но недавние рыдания ещё давали о себе знать. Сглотнула.

— Алёна, пожалуйста… Давай не сейчас. Мне ещё домой идти, не хочу, чтобы Митя насторожился.

— Тогда дыши.

— Дышу!

Алёна уставилась на неё тяжёлым взглядом, раздумывала о чём-то, потом сказала:

— Давай я тебя домой провожу.

— Зачем?

— Мне так будет спокойнее. Ты выглядишь, как привидение.

— Спасибо.

— Перестань обижаться.

— Да я не обижаюсь… Мне ещё час работать. И со мной всё в порядке будет, честно.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Очень, — призналась Саша. И теперь уже сама попросила: — Не обижайся.

— Не обижаюсь, — ответила Каравайцева. Головой качнула. — Сашка, Сашка.

Саша одарила её гневным взглядом.

— Хочешь, чтобы я снова разревелась?

— Конечно, не хочу. — Алёна вдруг притянула её к себе, поцеловала в щёку. Затем кулаком погрозила. — Не реви.

Саша слабо улыбнулась. Но всё-таки вздохнула с облегчением, когда за подругой дверь закрылась. Вздохнула и без сил опустилась на стул.

А Каравайцева, выйдя из магазина, решительным шагом направилась к эскалаторам. Признаться, сумятица в душе улеглась, вместе с удивлением, и теперь осталось только негодование. По отношению к Ефимову. Вот ведь гад!..

Толя ответил на её звонок прежде, чем Алёна успела покинуть торговый центр. Трубку взял, без всякого энтузиазма проговорил:

— Слушаю, — а Алёна сходу выдала:

— Ты совсем оскотинился, Ефимов? У тебя отключились мозги, совесть… Что ещё?

— Ты-то чего на меня наезжаешь? — изумился он.

— Я не наезжаю, хотя наехала бы с удовольствием. Наехала бы и переехала на хрен! — Охранники у входа взглянули на неё странно, с явным удивлением, но Каравайцева лишь яростным взглядом их наградила и пронеслась мимо, твёрдо шагая на высоких каблуках. Она всегда ходила на каблуках, несмотря на лишний вес. Была уверена, что высокий каблук придаёт ей не только роста, но и определённой грации. И судя по взглядам, что на неё порой мужчины бросали, это было именно так.

— Алён, говори толком.

Она даже остановилась. Вышла на улицу, глотнула свежего воздуха, и тише, но со всей серьёзностью проговорила:

— Толя, Сашка в истерике. Ты что, свинья такая, на самом деле ей судом пригрозил? Митьку забрать? У тебя мозги в каком месте?

Толя помолчал, затем нервно кашлянул.

— Алён, ты чего? Что за бред?

— Не знаю, что за бред ты ей наговорил, что она сама не своя. Рыдает.

— Рыдает? — Его голос звучал растерянно, и он явно не притворялся. — Почему?

— Наверное, потому, что ты идиот. Такой ответ тебя устраивает?

Толя вздохнул.

— Устраивает, — пробормотал он. — Ты поезжай домой, я сейчас к ней приеду.

Алёна пребывала в сомнении, молчала, и Ефимов это отметил. Поэтому попытался убедить.

— Всё будет нормально, честно. Я сейчас приеду.

Когда спустя сорок минут он снова вошёл в магазин, Саша уже не плакала. Только вздрогнула, услышав колокольчик. Глаза на вошедшего вскинула, и внутренне похолодела. Взгляд забегал, надеялась, что не увидит причину своих несчастий, по крайней мере, до утра, не успела в это поверить, как вот он — снова явился. Да ещё вошёл и сразу уставился на неё, и злости во взгляде больше нет. А как только позвал:

— Малыш, — у неё тут же губы затряслись. Вот тебе и успокоилась.

А Толя стойку обошёл, без всяких сомнений и промедления, к Саше подошёл и притянул её к себе. Руками обхватил, чувствуя, как она вздрагивает от сдерживаемых рыданий. В ответ его не обнимала, лицом в его грудь уткнулась и очень старалась не реветь, хотя бы не в голос. Но то, что Толя вернулся и вот так сходу её схватил и прижал к себе…

— Дурочка, ну ты что? Всё, что ты услышала, это «суд»? Как тебе в голову могло прийти, что я заберу его у тебя?

Саша безвольно опустила руки, глаза закрыла, и чувствовала, как сильно бьётся сердце. Не быстро, не суматошно, волнения она не чувствовала. Сердце билось гулко и тяжело. А ещё навалилась невероятная усталость, просто невероятная. Казалось, что если через секунду она не найдёт в себе сил открыть глаза, то провалится в темноту, как в бездну.

— И ревёт, ревёт, — продолжал шептать Толя ей на ухо. Пригладил Сашины волосы, даже чёлку назад загладил, и, взглянув на Сашино лицо без чёлки, вспомнил её десять лет назад. Надо сказать, что она и выглядела всё такой же юной. Особенно, когда плакала. — Я что, тебе враг? Или сыну нашему враг? Всё, чего я хочу, это о вас заботиться. Чтобы ты мне позволила… заботиться.

Саша носом шмыгнула, смотрела по-прежнему на воротник его футболки, не выше. А Толя осторожно добавил:

— Заметь, я не говорю — помочь. Я уже понял, что ты смелая и сильная. Но мне-то что делать? Я пытаюсь за тобой угнаться.

Саша осторожно отстранилась от него, по крайней мере, попыталась это сделать.

— Отпусти меня, — попросила тихонько.

Ефимов руки убрал, но не преминул пожаловаться:

— Вот об этом я и говорю. «Отпусти», «не подходи».