Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

Добрая доля, да идзи за мнойС печи пламенем, з хаты камином!»[575]

В Архангельской губ. в заключение свадебного пира бросают пустой горшок в печь, приговаривая: «Сколько черепья, столько молодых ребят!»[576].

Связь человека с печью, с огнем как жизненным началом отчетливо проступает в похоронном обряде. Когда человек умирал, открывали заслонку трубы, которая, таким образом, мыслилась как путь для души[577]. «Воротившись с похорон, должно приложить ладони к печи или, отодвинув заслонку, заглянуть в ее устье для охраны себя от губительного влияния смерти»[578]

. Ср.: «Чтобы не бояться покойников, за задорожку (планка, прибитая одним концом к печке, а другим — к столбу, поддерживающему полати. — А. Б.) держатся и, подержавшись, плюют на верх печки. Весьма многие для этого открывают еще заслон от устья печки, в открытую печь поглядят недолго и плюнут»[579]. «Придя с похорон домой, не раздеваясь, открывают в избе печной заслон и в нем руки греют, другие, открыв заслон, посмотрят на чело и на кирпичи, третьи, наконец, идут к печи задом, открывают заслон и смотрят в пець (в печь)»[580].

В родильных обрядах, когда моют ребенка, то приговаривают: «Расти с брус вышины, да печь толщины»[581]. «Тотчас после родин нареченная кума должна взять из печи уголь, выйти на перекресток и перебросить его через себя: это предохраняет новорожденного от сглазу»[582]

. Те же угли, которые быстро выскакивают из печи, женщины прячут и во время родов с этих углей пьют воду, «чтобы родить так же скоро, как те угли выскочили из печи»[583]. Тем самым устанавливается параллелизм между печью (точнее — ее устьем) и женским лоном.

Включение и выключение человека в/из социальной структуры тоже соотносится с печью. Гипертрофию этой связи можно увидеть в следующем описании: «В глухих деревнях Судог. у. (д. Барыкова-Саранча) водится обычай, по которому ежедневно, когда старший в доме или настоятель уходит на работу, а младшие, когда отправляются в дальнюю дорогу, то сядут все, а затем уходящий „благословляется“; при этом младший благословляется у старшего, а старший — „у глупенького“ (малого ребенка, который уже может говорить), говоря: „Благослови меня, (напр.) дедушка!“ или „Ваня (глупенький)!“. Благословляющий отвечает: „Бог благословит“. Если в эту пору печка топится, то стряпухе говорят: „Заслонь печку!“ — и та на короткое время, пока выйдет благословляющийся, прикрывает заслоном печку (только часть чела, чтобы не погас огонь), часто, однако, по прочим местам вместо заслона печку прикрывают ухватом, приставив его более или менее вертикально к челу печки. Делается это с той целью, „чтобы домовой не избывал“, и в оставшейся дома семье благополучие было»[584]. Аналогичный обряд зарегистрирован в Вологодской губ.[585]

Любопытно, что печь соотносилась даже с этическим аспектом поведения. Белорусы, «желая остановить нескромные речи…, замечают рассказчику: „Печь у хаце!“»[586]. Ср. украинское: «Сказав бы, та пичь в хати»[587]

.

Значимые элементы печи в некоторых ритуализованных ситуациях могли метонимически обозначать печь или даже весь дом (ср. выражение смотреть загнетку — т. е. осматривать хозяйство жениха в свадебном обряде). «Сидеть на загнетке» в подблюдных песнях предвещает вечное девичество, ср.:

Я на печи сижу,Заплатки плачу,Еще посижуЕще поплачу[588]

(с тем же смыслом).

Из целого ряда свадебных текстов видно, что заслонка в контексте свадьбы связывалась с невинностью невесты. В Тверской губ. на следующий день после свадьбы ряженые ездят с помелом и печной заслонкой, «объявляя» тем самым о происшедшем событии.

Чело — передняя стенка печи — также было отмечено в сфере религиозных представлений. У печного чела произносились заговоры (например: «Ахти мати — белая печь! Не знаешь ты себе ни скорби, ни болезни, ни щикоты, ни ломоты; так и раб божий…»)[589]. В случаях воровства денег в чело вмазывали рублевую бумажку с соответствующим заговором[590]. Иногда со следов вора снимали мерку и вешали ее в трубу, чтобы укравший так же иссох, как эта мерка[591].

Основной смысл различных суеверий, связанных с печной трубой, заключается, видимо, в том, что труба — это еще один канал связи с внешним миром, причем нерегламентированный человеком. Поэтому, например, незадолго до приезда жениха в Вятской губ. забивали отверстие печной трубы, чтобы «еретники» не могли «оборотить» гостей в волков[592].