Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

Вдоль половиц кладут покойников, поэтому в русских деревнях никогда не стелят постель вдоль пола[618], и особенно «на пути в дверях», точно так же, как нельзя ложиться спать головой к выходу. Спать ложатся всегда головами к передней стене, где иконы, никогда никто не станет ложиться к переднему углу ногами. Только покойников кладут ногами вперед, и только в церкви. «В избе умерших кладут к переднему углу, к образам головами; выносят ногами вперед»[619]. Та же связь с дорогой прослеживается и в многочисленных приметах, толкованиях снов, ср.: «Полы во сне мыть — к перемене житья, местожительства»[620]. «При выносе покойника из избы обыкновенно метут вслед за ним весь сор, который во время лежания покойника сметался по направлению к нему, и плещут водой по следам процессии; кроме того, на Мошинском озере затопляют печь можжевельником. Все это делается, по-видимому, для того, чтобы покойник не мог вернуться в дом ни по своему следу, ни по запаху родного крова»[621].

Потолок в некоторых местах называют верхний пол

[622]. Их парность проявилась в ряде загадок и пословиц: «Два братца глядятся, вовек не сойдутся»; «Дарья да Марья друг на дружку глядят»[623]; «Кум с кумой видятся, а близко не сходятся»; «Брат с сестрой видится, а не сходится»; «Таня да Маня свидятся — не обоймутся»[624] и др. (ср., кстати, аналогичную структуру загадок о земле и небе). Если слово пол входило уже в общеславянский язык (вероятно, родственно др. — инд. phalakam ‘доска’, ‘планка’; др. — исл. fjol ‘половица’, ‘доска’, ‘планка’; florfili ‘доски пола’)[625], то слова для обозначения потолка в общеславянском языке не было хотя бы потому, что сам потолок появился в славянских домах позже. В чешском и сербскохорватском он стал называться strop, в польском sufit (заимствование из ит. soffito); болгарское таван

и сербскохорватское tavan, tavanice турецкого происхождения. И только в восточнославянских языках появилось слово потолок (впервые зарегистрировано в «Лексиконе» Поликарпова, 1704 г.). Долгое время это слово выводилось из корня тло (так же, как и притолока). Однако эта этимология наталкивается на целый ряд трудностей, в том числе семантических. Ш. Леписье предложил реабилитировать объяснение, выдвинутое Миклошичем в его «Lexicon раlaeoslovenico-graeco-latinum» как безаффиксное словообразование от глагола потолочь[626]. Эта этимология согласуется с техникой возведения потолков. Ср. у Даля: «В жилом доме верхний черный потолок или накат (иногда бревенчатый) стелется сверху и засыпается по смазке землею; чистый потолок, или подволока, подшивается из тесу под матицы и обычно штукатурится»

[627]. Ср. связанное с наличием утрамбованной земли на потолке предписание не спать в избе на Благовещенье: «На потолке земля: лечь спать под землей — все уснет в поле»[628].

Если пол входит в комплекс представлений о низе, то потолок — о верхе[629], но как и с полом, с потолком связываются в некоторых ситуациях представления о пути в «иной» мир, хотя «верхний» путь в отличие от «нижнего» используется лишь в исключительных случаях, например, потолок разбирают полностью или частично, когда умирает знахарь[630]. Впрочем, гораздо важнее сама семантика верха, возрастания, а отсюда и богатства, плодородия, что отражено в соответствующих ритуальных и ритуализованных действиях, а также в приметах и гаданиях, связанных с потолком: в Галицкой Руси накануне рождества хозяин гадает о благополучии дома, бросая в потолок кутью; по количеству приставших к нему зерен судят об урожае в будущем году[631]. В потолок избы втыкают пучки соломы. Если солома воткнется попарно, то в будущем году девушка выйдет замуж[632]

. В Белоруссии знахарка «стучит в потолок избы, чем как бы призывает духа, покровителя семьи. В Малоруссии и кое-где в Белоруссии родильницы с подобною же целью стучат пятками о порог избы»[633].

Чердак — подволока, верх, вышка; укр. горище, гора; бел. гора, верх, сельник, покот — использовался в основном для хозяйственных нужд. В сфере ритуально-мифологических представлений чердак почти не отмечен, по-видимому, вследствие позднего характера этой конструкции. Точнее, можно было бы говорить, что содержание, соотносимое с чердаком, распределилось между крышей и потолком. Во всяком случае чердак в этих представлениях — типичная периферия со всем присущим ей спектром негативных значений, порожденных как бы полуосвоенностью этой зоны, контролируемой не столько человеком, сколько нечистой силой. В пространственном отношении чердак сопоставлялся не с жилой зоной, а с подпольем (ср. паремии типа: «Чердачная мышь подпольной не сестра»), тема которого более разработана в народных верованиях.