Жить дальше. Автобиография

Начали, как водится, с МХАТа. Приехали, начали разбираться, как это вообще работает. Схема поступления в главный театральный вуз страны была отработана годами. На входе в аудиторию студенты-третьекурсники формировали так называемые десятки, заводили по десять человек внутрь, на первое прослушивание. Желающих было огромное количество, можно было весь день прождать, прежде чем внутрь попасть. Я дождалась своей очереди и в составе одной из десяток проникла внутрь. Тогда я впервые увидела, как проходит прослушивание. Читали по-разному – кто-то бойко и завораживающе, кто-то откровенно плохо, а количество странных, явно не очень стабильных психически людей, желающих стать актерами, переходило все мыслимые границы. Вышла, помню, одна такая девочка, похожая больше на мальчика, одетая в брюки и рубашку, и, держа на вытянутой руке вырванные с мясом страницы книги, громко объявила. «“Фауст”. Гёте» (звук «Г» она при этом смягчила так, как и в Ростове не все могут, получился Хёте). «Стоп, сказали ей, вы будете читать монолог Фауста? Почему?» – «Потому что это сокровищница мировой классики», – объяснила она, вновь вскинула руку с обрывками книги и начала заново: «“Фауст”. Хёте». – «Подождите, но зачем же вы книгу-то порвали, надо же было выучить наизусть?» Девушка не обратила на эту ремарку внимания и вновь начала сначала. Еле ее усадили на место, попросив сначала все-таки выучить отрывок наизусть, а потом уже приходить на прослушивание. Я, наслушавшись этого «Фауста», переволновалась и, когда меня вызвали, начала вдруг сбиваться и путать слова, хотя выучила все, как мне казалось, текст отскакивал от зубов. Меня тоже отправили восвояси с пожеланием сначала выучить текст.

Я не отчаялась, потому что знала – надо прослушиваться не в одном вузе, а во всех четырех сразу. Так делали все абитуриенты и, уже пройдя прослушивания и получив допуск до экзаменов, несли документы в тот вуз, который их принял или который больше всех понравился. Я отправилась в ГИТИС на курс Людмилы Касаткиной. Но ее на прослушивании не было. Я начала читать. Меня тут же остановили: «Стоп! У вас же говор! Вы нам не подходите, мы не уверены, что сможем его исправить». Я возмутилась, ведь «Г» я произносила, как москвичи – правильно. Но я даже не предполагала, что южный диалект – это не только фрикативное «Г», и как раз все остальные признаки этого диалекта в моей речи присутствовали весьма ярко. Конкурс в тот год был 250 человек на место, и, конечно, педагогам было из кого выбрать. Меня с моими особенностями произношения даже слушать не стали.

В Щукинском училище тоже не задалось. Оставалось театральное училище им. Щепкина. Придя в Щепкинское училище, я стала читать им отрывок из книги Павла Вежинова, по которой был в свое время снят фильм «Барьер» со Смоктуновским. Речь там шла о девушке, которая обладает паранормальными способностями, чуть ли не летать умеет. Начинаю читать: «Меня зовут Доротея. Мой отец был худой, как скелет. Я такая же худая, как мой отец. Он был чиновник. Он сам так говорил. Мой отец был чиновник. Он сам говорил, что он чиновник. Теперь никто не употребляет этого слова, сейчас все говорят “служащий”. Почему служащий? По-моему, глупо и обидно. Это слово не подходит человеку. У нас была собака Барон. Мы кричали: “Эй, Барон, служи!” …Собаки ужасно не любят служить. И люди не любят, и собаки, о птицах и говорить нечего». И так далее.