Жить дальше. Автобиография

На красной дорожке я произвела в тот год настоящий фурор. У меня были одни-единственные приличные туфли – темно-синие, а у подруги, которая хорошо шила, нашлись остатки ткани – чёрной в белый горошек. И она сшила мне из нее платье-бюстье и болеро с рукавами. Я была довольна тем, как выгляжу, единственное, что меня категорически не устраивало – волосы. После участия в парикмахерском чемпионате прошло уже много времени, специфическая конкурсная стрижка – сзади под ноль, спереди длинные пряди – отросла, стали видны корни, а на концах волосы были пережжённые и абсолютно белые. Денег на парикмахерскую не было, и я решила, что справлюсь сама. Забрела на оптовый рынок и купила баллончик с краской. В аннотации было написано, что она легко смывается. Цвет назывался загадочно и маняще: «Индийское лето» и на картинке выглядел вполне благородно. Я не учла одного – как он будет смотреться на моих вытравленных в ноль волосах. Купила баллончик и взяла с собой в Сочи.

На второй день фестиваля, насмотревшись на красавиц, которые туда приехали, я поняла, что так продолжаться больше не может, надо приступать к решительным действиям. Взяла краску, намазала ее на свои волосы, надела сверху пакет, выждала положенное время и отправилась смывать. Цвет воды, который стекал с моих волос, меня несколько насторожил. Я никак не ожидала увидеть такой ярко-малиновый поток. Краска все стекала и стекала, я уже было решила, что на волосах совсем ничего не останется. Отжала волосы белым отельным полотенцем. Посмотрела на него и обомлела. Полотенце было сплошь в ярко-оранжевых и малиновых сполохах совершенно дикой интенсивности. И на голове был такой же пожар. Я помыла голову еще раз 10, но краска в мои вытравленные насмерть волосы, которые блондировали и сушили феном по семь раз в день, впиталась железно, решила я и пошла в таком виде в люди. На следующий день после купания выхожу из воды, а мне говорят: «Ира, у тебя по спине краска течет». Эта краска испачкала все, что можно – наволочка стала розово-оранжевой, пришлось ее вывернуть наизнанку, чтобы не бросалась горничным в глаза, а полотенце отстирать так и не удалось.

В общем, освежила я свою прическу на славу. Готовясь к выходу на красную дорожку, я надела платье, туфли, окинула себя в зеркале взглядом и думаю: «Хорошо бы голову оторвать, конечно!» Положение немного спасла ярко-красная помада. Подруга мне ее дала и напутствовала: «Если не знаешь, что делать – крась ярче губы, это всегда поможет». Я воспользовалась ее советом, и цвет помады хоть как-то уравновесил взрыв на моей голове. Зато на дорожке я была заметна. И вне дорожки тоже. Рудинштейн подошел ко мне как-то и говорит: «У меня номер на самом верхнем этаже гостиницы, и я иногда стою у окна, наблюдаю, как люди идут внизу по дорожке из отеля в зимний театр. Так вот что я тебе скажу – тебя я вижу сразу. Ты не боишься режиссеров распугать?»

Кстати, действительно, после моего феерического появления на том «Кинотавре» предложений на пробы некоторое время не было. Видимо, мужчины-режиссеры не догадывались, что волосы можно перекрасить. Я много раз слышала от них: «Ну она же брюнетка, эта актриса, а у нас по сценарию блондинка. Не парик же ей нацеплять». – «А перекрасить нельзя?» – спрашиваю. Они страшно удивляются – как? А так можно? Мужчины, видимо, считают, что блондинки у нас сплошь от природы.

В тот год на «Кинотавре» была шикарная кинопрограмма. Организаторам удалось привезти на фестиваль Сильвию Кристель (знаменитую Эмманюэль) и Жерара Депардье. Депардье попал на «Кинотавр» совершенно неисповедимыми путями. Денег, чтобы пригласить его официально, ни у кого, конечно же, не было. За несколько дней до начала «Кинотавра» кто-то из руководителей фестиваля был в Париже по делам и там встретился с Жераром. Сначала пытались его уговорить приехать в Сочи, а потом напоили, и он дал свое согласие. Его погрузили в самолет, где он благополучно всю дорогу проспал, а потом, когда приземлился – не понял, где он и зачем. Смотрит на надпись «Сочи» у летного поля и спрашивает: «Что это? Гуччи? Мы в Италии?» – «Это Сочи, – говорят ему. «Сочи? А это где вообще?» – Депардье аж протрезвел от ужаса, но все-таки не до такой степени, чтобы соображать. Приехал в отель, его отвели в номер. Он говорит: «Что это за место? Я должен здесь подождать, пока меня в мой номер заселят?» – «Нет, – говорят, – это и есть ваш номер». Начали ему рассказывать, какие планы у него с утра, какие встречи, с какими киношниками, а он, не говоря ни слова, рухнул прямо в куртке на кровать и уснул тут же.