Жить только наполовину (ЛП)

— Минако, солнышко! — услышала она возглас своего менеджера, когда он и Артемис в человеческом обличии вломились в дверной проем. Минако не утрудила себя взглянуть на них, ведь она и так знала, что ее ждет: менеджер начнет причитать, подозревая, что она заболела или что-то в этом роде, а Артемис, наоборот, будет выглядеть так, будто все понимает. Его глаза одновременно будут говорить «мне жаль» и «я ведь тебя предупреждал». Конечно, ему было неимоверно жаль видеть ее в таком состоянии, но он никогда не любил Кунцита, поэтому считал себя правым. Придурок.

— Мина, дорогая, зайка, звездочка моя! — ее менеджер присел на одно колено рядом с ней, собирая пыль его белоснежным костюмом. — Что такое?

Минако не ответила — а что она могла на это сказать? «Не беспокойтесь, Кенто-сан, я всего-навсего полностью разбита, потому что вчера вечером я узнала, что мужчина, которого я считала мерзким предателем, оказался, по факту, невиновным, а во всем виноват другой человек — злобный старший брат любви всей моей жизни, который, к тому же, убил нас обоих. А! Еще я провела последние пять лет обвиняя мою родственную душу в преступлениях, которые он никогда не совершал, потому что я перепутала их личности». Да, это, конечно, поможет. Она с силой поднялась с пола, обняла руками колени и отвела взгляд в сторону.

— Кенто-сан, — начал Артемис тоном, не терпящим возражений. — Оставьте нас на несколько минут, пожалуйста.

Кенто взглянул на Артемиса, изучая его не слишком приветливое поведение, а затем вновь посмотрел на расстроенную Минако. Заключение, к которому он пришел, было неверным во всех возможных смыслах, но Артемис был многим выше него, потому спорить с ним было чревато. Вставая, он стряхнул пыль с костюма:

— Хорошо, но если понадобится моя помощь… — предупредил он с некоторой угрозой, которая, впрочем, была совершенно лишняя, и удалился.

Комната погрузилась в неловкую тишину. Артемис внимательно следил за Минако, а она знала, к чему это приведет, поэтому опередила его. Вставая на ноги, она бросила ему:

— Я не хочу ничего слышать.

— Минако, — все равно попытался он, игнорируя ее слова.

— Нет! — выкрикнула она. — Даже не смей! Артемис, неужели ты не понимаешь? Ты ошибся! — Она отвернулась от него, опираясь на трюмо, пока слезы текли из ее глаз. — Мы все ошиблись. Он никогда… — она не смогла закончить предложение. Она так долго цеплялась за мысль, что он предал ее, и это помогало. Так легко было довериться Данбуриту, когда ее собственная родственная душа превратилась в пешку Темного Королевства. Теперь же она не знала, что и думать: все, во что она верила, оказалось неправдой, так что ей оставалось? Собирать по осколкам части ее разбитого сердца, страдая от вины и скорби. — Я оклеветала его… — вырвалось у нее. — Я называла его такими ужасными словами…

Артемис не проронил ни слова. Он никогда не любил территарианского генерала, да и всех землян в целом. Знать, что его подопечная, которой судьбою предначертано было возглавлять армию Лунного Королевства, лучшая подруга и доверенное лицо самой Принцессы, самая яркая звезда всего Серебряного Тысячелетия, с такой легкостью кинулась в объятия какого-то землянина… Сама мысль была невыносима — никто не смел к ней даже прикасаться, а Первый Генерал, вопреки всему, пленил ее одним лишь своим взглядом. Артемис никогда не одобрял ее чувств, и в некотором роде, для него справедливость даже восторжествовала, когда оруженосец стал пешкой Берилл. Ох, сколь гнусные секреты хранил от них Принц Эндимион! Артемис крепко сжал кулаки, злясь на Мамору за то, что он освободил те воспоминания — теперь Минако вынуждена страдать.

Но Артемис не хотел признаваться в том, что, теперь его ненависть к земному генералу нельзя было ничем оправдать.

— Минако, — снова предпринял он попытку как-то достучаться до нее.

— Нет! — прошептала она, и одно это слово ранило его, будто кинжалом. — Убирайся, я не хочу разговаривать с тобой, так что выметайся.

Артемис почувствовал мощную энергетику ее слов. Он видел, как ее плечи задрожали, и его сердце чуть не раскололось на части, когда до него донеслись ее всхлипы. Но она не хотела, чтобы он был рядом, поэтому он и ушел, не зная, мог ли он с этим что-либо поделать. Когда дверь за ним закрылась, он проронил очередное проклятие в адрес Кунцита.

Минако тяжело опустилась в розовое кресло у трюмо и уставилась на свое отражение — ее тушь потекла, и теперь девушка выглядела словно панда. Ее волосы спутались, а лицо приобрело непривычный бледный оттенок. Если бы только ее видели ее фанаты…

***

Пока они шли вдоль дворца, он посмеивался, не замечая, — или не желая замечать, — раздражения на ее лице.

— Ваше тщеславие, — сказал он через какое-то время, — никогда не перестает меня удивлять.

— Тщеславие? — оскорбилась она. Да кто он такой, чтобы говорить ей о тщеславии?

Он добродушно улыбнулся ей, даже не зная о своем вопиющем превосходстве. О, она еще покажет ему.