Это доказывается письмами Александры Феодоровны к царю в Ставку во время войны: «Наш первый Друг дал мне икону с колокольчиком, который предостерегает меня от злых людей и препятствует им приближаться ко мне. Я это чувствую и таким образом могу и тебя оберегать от них… Даже твоя семья чувствует это, и поэтому они стараются подойти к тебе, когда ты один, когда знают, что что-нибудь не так и я не одобряю. Это не по моей воле, а Бог желает, чтобы твоя бедная жена была твоей помощницей. Гр<игорий Распутин> всегда это говорил, – m-r Ph
Фрейлина Анна Вырубова, близкая и абсолютно единомудренная подруга императрицы, в простоте душевной рассказывает, как плавно и естественно совершился переход от Филиппа к Распутину: «Я… слыхала от Их Величеств, что М. Philippe до своей смерти предрек им, что у них будет “другой друг, который будет говорить с ними о Боге”. Впоследствии появление Распутина, или Григория Ефимовича, как его называли, они сочли за осуществление предсказания М. Philippe об ином друге». Филипп – «наш первый друг», а Распутин – второй.
Сегодня затруднительно даже спрашивать о какойлибо совместимости всех этих магических (или психопатологических) практик с традиционным христианством, но в начале ХХ века грань между оккультизмом и христианством в сознании интеллигенции была смазана. Например, на ученика и главного продолжателя дела Филиппа, Папюса (который, кстати, ввел Филиппа в круг русских великих князей), П.А. Флоренский ссылается в одном ряду с отцами Церкви и нормальными учеными в своей диссертации, защищенной в Московской духовной академии, «Столп и утверждение Истины» (защищена в 1912, изд. 1914). И в более поздних трудах начала 1920-х годов он вполне всерьез рассуждает об оккультных силах, не считая их при этом бесовскими и даже, напротив, разрабатывая на их основе собственное учение об именах.