Жюль Верн

- Что-то, значит, сделал и я... - не то спросил, не то подтвердил Жюль Верн и успокоенно продолжал: - В меру знаний и сил моих, понимания и желания служить будущему, я тоже с вами, друг мой... Мы начали, за нами придут другие, они будут сильнее и зорче нас, они поправят там, где мы ошибались, и, может быть, скажут, что мы жили и работали не напрасно.

- Они это скажут, непременно скажут! - убежденно проговорил Легро и осторожно коснулся руки Жюля Верна, крепко прижатой к груди. - Я утомил вас, простите!

- Это очень хорошее утомление, - растроганно произнес Жюль Верн. - Я прошу вас остаться у меня еще на один день, мы поговорим, вспомним прошлое; а сейчас не угодно ли пройтись по улицам Амьена со слепым стариком? Я хочу поразмять мои старые кости. Возьмите меня под руку, вот так. Ваш сын, - он здесь, с нами?

- Мальчишка куда-то выбежал, у него свои дела, дорогой Жюль Верн. Он счастлив, что повидал вас. О, сколько разговоров будет, когда мы вернемся домой! Держу пари, - ему никто не поверит, что он собственными глазами видел Жюля Верна, никто! Да и мне тоже...

Писатель и ткач вышли из дома. Закатывалось солнце, в маленьком городе было тихо, как на окраине деревни. Жюль Верн шел, опираясь на руку Легро, и ткач был горд и счаст-. лив, ему хотелось говорить о себе и своих друзьях, о людях и книгах, которые с детства учили его борьбе и вере в будущее.

- Сыну своему передайте те мысли, которые поведали мне, - сказал Жюль Верн, внезапно останавливаясь. - Ему придется жить в обществе, готовом к тому, чтобы, с одной стороны, воспользоваться величайшими открытиями и изобретениями, с другой стороны, уже и сегодня готовом к тому, чтобы употребить все эти открытия во зло. Но я верю в торжество науки, в конечную победу разума. Гюго... - вдруг снова вспомнил он это имя. - Я любил этого человека и его книги, я сознательно подражал ему, он учил меня той грамоте, которую не преподают в школе. Гюго...

- И я очень часто вспоминаю этого человека, - сказал Легро. - Извините, мой пострел куда-то улепетывает. Гюстав! Гюстав! Мы едем завтра! Черт знает; что делает этот мальчишка, - смотрите, смотрите, он дрессирует собаку!

Вечером на следующий день Поль Легро и его сын распрощались с Жюлем Верном. Писатель обнял ткача, расцеловал его, пожал руку, попросил почаще навещать.

- Я намерен предложить вам небольшую помощь... - сказал Жюль Верн, задерживая Легро у выхода из дома.

Ткач энергично замахал руками.

- Нет, нет, большое спасибо, - сказал он. - Мы ждем от вас новых книг, новых романов, дорогой наш друг! Будьте здоровы! И всегда помните о том, что мы любим вас!

Легро и его сын уехали.

- Когда придет Дювель, - сказал Жюль Верн Онорине, - распорядись, чтобы он немедленно перевел пять тысяч франков в отделение Национального банка в Лионе. И пусть укажет, что деньги эти поступают в фонд бастующих ткачей. От кого? Указывать не надо, - просто от кого-то, кто хочет помочь...

Глава восьмая

СЛАВА

Чем старше он становился, чем больше жил, тем богаче делалась его выдумка, тем смелее и фантастичнее чувствовали себя герои его романов. Они совершали воистину неправдоподобные вещи, изобретали нечто граничащее с чудом, но проходило немного времени, и жизнь подтверждала реальность того, что не так давно казалось сказочным. Происходило это потому, что Жюль Верн во всех своих замыслах опирался на науку, на точные данные физики, астрономии и химии, он лишь предугадывал развитие этих наук, окрылял их своей мечтой, страстным желанием видеть человека летающим на аппарате тяжелее воздуха, способным видеть какое-либо изображение на расстоянии; находясь под облаками, переговариваться с землей посредством таких аппаратов, каких не было при жизни Жюля Верна. Он провидел будущее, он видел человека свободным и счастливым, наивно предполагая, что для этого достаточно одной науки, не умея (сегодня это кажется странным) понять того, что эта наука в одних руках служит делу освобождения, а в других закрепощает человека, работающего на пользу эксплуататоров. Рамуйо и Гудон, владельцы механической мастерской в Амьене, преподнесли Жюлю Верну в день его семидесятилетия особый, как они назвали его, "рабочий станок для сочинения романов": доска с металлическими линейками, которые плотно и неподвижно держат лежащую под ними бумагу. Слепой Жюль Верн пишет чуть повыше этой линейки, чувствуя ее мякотью кисти; за два сантиметра до окончания строки звонок предупреждает о том, что линейка переместится на один сантиметр ниже. Тот же звонок сообщает, что линейка опустилась последний раз: страница кончилась, она уже вся исписана; спустя минуту линейка механически поднимается и снова прижимает вставленный чистый лист бумаги.

- Я работаю, а мои герои позванивают, - дескать, помни о нас как следует, - шутил Жюль Верн, рассказывая о механическом приспособлении для работы. - Как жаль, что милейшие Рамуйо и Гудон не изобрели для меня такой машинки, которая заодно аплодировала бы в тех случаях, когда у меня получилось хорошо, и отчаянно освистывала при неудачах!