Жюль Верн

- Я кое-что изменил, кое-что добавил, но боюсь, что этого недостаточно. Раз, два, три - пошли! Мадам Арну, в руках ваших цветы! Встаньте справа, вот так. Мамзель Кишо, вы должны хохотать, глядя в окно. Подождите, Крюсен еще не готов. В день спектакля приглашу нашего буфетчика, чтобы он стоял за окном и смешил вас. Он на это мастер, а вы совсем не умеете хохотать. Делается это так...

Дюма привстал, схватился за бока и, широко раскрыв рот, расхохотался столь натурально, что через минуту корчились от смеха все тридцать человек, занятых в пьесе.

- Вот как надо хохотать, - сказал Дюма, принимая серьезный повелительный тон главного режиссера. - Мадам Леру, начинайте вашу песенку! Ля-ля-тра-ля-ля... веселее, это не молитва, а черт знает что! Я и сам не знаю! Вообразите, что в физиономию вашей соперницы вцепилась кошка. Ну, тра-ля-ля! Мотив какой вам угодно! Анатоль, надевайте шпоры! Занавес поднят, зрители затаили дыхание, - начали!

Действующие лица мелодрамы произносили остроумные монологи, мадам Леру весело напевала черт знает что, мамзель Кишо глядела в окно и хохотала до хрипа и стона. Бутафорские цветы летели из окна на сцену и со сцены за кулисы. Дважды букеты ловил Жюль и, не зная, что делать с ними, передавал их пожарному, стоявшему подле бочки с водой. Пожарный, видимо, хорошо знал пьесу, - один раз он перекинул цветы через всю сцену, прямо в руки плотнику, который передал их мадам Арну. Второй раз пожарный пренебрежительно сунул бархатные розы в корзину, где лежали уже обыгранные вещи: зонтик, сломанная шпага, бутылка из-под вина и медная чаша из золотистой бумаги. Жюль, увлеченный ходом представления, заметил, что пожарный начинает клевать носом, - клюнув раз и два, он погрузился в сон, опираясь на свою бочку. Уборщица кулис тетушка Роллан на самом интересном месте махнула рукой и удалилась в свою каморку, где ее ожидали недовязанный чепец и добрая порция анисовой настойки.

В середине третьей картины второго акта Жюль стал скучать. Заскучал и сам Меленг, игравший д'Артаньяна. Дюма прервал репетицию.

- Довольно, - сказал он решительно. - Все хорошо, но этого мало. Приношу мою сердечную благодарность, мои друзья, и прошу явиться на репетицию завтра в полдень. До свидания!

Жюль вышел из театра вместе с Дюма.

- Почему так неожиданно вы кончили репетировать? - спросил Жюль. - Все шло хорошо, гладко...

- Все шло очень плохо, - вспылил Дюма. - И ты скучал энергичнее всех, да! Но это ничего, это меня не страшит, я пишу не для тебя и всяких других ценителей. Я пишу для публики, для зрителя простого, я адресуюсь к незамысловатым, добрым душам. И этот зритель скучал на репетиции. Я обратил внимание, что и пожарный, и уборщица, и плотники очень равнодушно относились к тому, что делалось на сцене. Зритель должен забыть, что он в театре, - он обязан быть там, где мои герои. Завтра актеры получат новый текст ролей.

-Так скоро? Я не ослышался, - завтра? - недоверчиво спросил Жюль.

- До завтра целые сутки, - наставительно проговорил Дюма. - Только то и хорошо, что пишется быстро, залпом, без пауз. Хорошая, плодотворная работа это такая работа, которая держится на особом ритме, без перерыва. Все великие произведения создавались очень быстро, проверь, если сомневаешься. С семи вечера до часу ночи я переделаю весь первый акт. Шесть часов работы двадцать страниц текста. Наслаждение, а не труд! Я заставлю их улыбаться, смеяться и плакать - всех этих плотников, пожарных и костюмеров! Пожарный кинет цветы в мою толстую физиономию, а не в корзину для реквизита! Вот увидишь, или я разучился писать!

На следующий день в полдень Жюль убедился, что Дюма не хвастал. Репетицию вели по новому тексту, в приподнятом настроении были все актеры и служащие; сам автор петухом расхаживал среди хохочущих и напевающих актрис и поминутно кричал "браво", азартно аплодируя вместе с пожарным и тетушкой Роллан.

- Месье - сам господь бог выдумки, - сказала тетушка Роллан. - Как хочется мне побыть на месте мадам Арну! Уж я сумела бы намять бока этому нахалу Будри! Вчера мадам Босон не знала, что делать, а сегодня - смотрите, как она хлещет по физиономии Будри! Так ему, так, дай еще, или я сама прибавлю!

Дюма ликовал. Первый акт удался превосходно. На ходу были внесены поправки во втором и третьем актах. Четвертый перенесли на завтра. Дюма спросил тетушку Роллан, не хочет ли она, чтобы Будри, в конце концов, был повешен. Роллан ответила, что вешать Будри не следует, но избить его до потери сознания надо и даже необходимо. Дюма дал слово, что так оно и будет.