Жюль Верн

Вон он - Гюго! Знаменитый, любимый передовой Францией Виктор Гюго! Враг монархии, король поэтов, академик, драматург, романтик, публицист, друг обездоленных и защитник угнетенных, гроза болтунов из роялистических клубов, живое знамя республиканцев, человек несгибаемой воли, сорокасемилетний юноша, имя которого уже обросло легендами во Франции и за ее пределами, будущий изгнанник, гордость мировой литературы, писатель, автограф которого на книжном рынке расценивается необычайно высоко, человек, ежедневно получающий приветственные письма и анонимки с угрозами, - вот он, Гюго! Взволнованность Жюля достигла предела, сердце его колотилось где-то в висках и темени, а там, где ему полагалось быть, вдруг стало пусто и холодно. Вот он, Гюго! Мой бог! Бежать, провалиться сквозь землю, растаять, исчезнуть! Сейчас он начнет задавать вопросы.

- Кто вы и откуда? - спросил Гюго. Жюль поднял глаза и одним взглядом охватил Гюго. Среднего роста, коренастый, плечистый человек, чем-то очень похожий на Пьера Верна, с подстриженной полуседой бородой, крупным носом, он, этот великий человек, приветливо улыбается, в его глазах неизъяснимый свет и доброта, высокий лоб весь перерезан морщинами...

- Студент юридического факультета, мэтр! Родом из Нанта. Мой отец адвокат, но я...

Позволительно ли добавить то, о чем еще не спрашивают? На выручку пришла дама - очень красивая дама в черном платье, она стояла подле Гюго и с улыбкой смотрела на Жюля.

- Но вы не хотите быть адвокатом, - догадливо договорила она и протянула руку - не для пожатия, а для поцелуя: тонкие пальцы ее трепетали у самых губ Жюля.

Он поцеловал эти пальцы, взял их в свою руку, пожал и выпустил. "Так ли это делается? - подумал он. - Дома все это было проще..." Мадам Гюго милостиво склонила голову и, оправив платье, опустилась в кресло. Немедленно сел и Гюго. На краешке дивана, обитого черным бархатом, устроился Жюль. Де Кораль и Готье продолжали стоять, о чем-то тихо переговариваясь.

"Очевидно, так принято", - подумал Жюль, не зная, можно ли положить ногу на ногу, - сидеть с поджатыми под диван ногами было неудобно, но именно так сидел в своем кресле Гюго. Но вот он вытянул левую ногу, руки скрестил на груди, и Жюль облегченно вздохнул, приняв ту же позу. Над его у-хом клокотала трубка Готье.

- В свое время и я был адвокатом, - произнес Гюго.- Я очень рад, что перестал быть адвокатом, - добавил он. - В сущности, мы все адвокаты, - я имею в виду защиту справедливости. Но есть адвокаты-профессионалы, служители официального закона, они защищают несправедливость, по большей части. Им за это платят, дают чины и награды.

- Награды дают очень редко, - вставил Жюль, вспоминая своего отца.

Гюго не обратил внимания на эту реплику и продолжал:

- Мы наблюдаем страшные вещи в нашей милой Франции. Ум, самостоятельность мысли и честное, свободное слово преследуются, поощряется казенное благодушие, популяризация низких истин и страстей, оторванных от народа. Вы, - Гюго посмотрел на Готье, - совершенно напрасно защищали Дюшена...

Жюль подумал: "Ага, они уже тут о чем-то спорили. Очень хорошо! Значит, можно сидеть и слушать. Очень интересно!"

- Совершенно напрасно, - повторил Гюго. - Ваш Дюшен каждый день кричит в своей газете: "Мы процветаем!" Никогда никто не кричит, если он процветает, никогда и никто! В театрах у нас водевиль, в литературе... О нет, - литература жива! Она жива, несмотря на то, что ее хотят превратить в балаганного плясуна! Литература должна учить, направлять, вскрывать зло, писатель должен жить с высоко поднятой головой, да!

- Вы говорите о трибунах, - спокойно отозвался Готье, - я имел в виду только себя и моих друзей.

- Вы и ваши друзья - это и есть литература! - загремел Гюго, и глаза его сверкнули гневом. - Кто-то, по-вашему, борется, а кто-то стоит в стороне и грызет шоколадную конфетку!

- Вы суровы, мэтр, - спокойно возразил Готье, стараясь не смотреть на Гюго. - Вы действуете гиперболой, так нельзя, -- нельзя в данном случае. Нельзя все переносить на Францию и ее судьбы.

Только Франция! - громко сказал Гюго, на секунду привставая. - Только ее судьба! Отечество, отечество и еще раз отечество! Прежде всего отечество! Потом литература, если в том есть надобность!

- Правда! Святая истина, мэтр! - воскликнул Жюль, хлопая себя по колену. - Я с вами согласен, мэтр!

Гюго увлекся. Ему, чья жизнь, как он сам говорил, приближалась к вершине горы, после которой все дни наши "катятся вниз, как камешки", приятно было видеть сочувствие своим взглядам от представителя молодежи. Он улыбнулся Жюлю. Жюль привстал, хотел что-то сказать - и молча опустился на диван. Гюго нравился этот молодой бретонец, нарядившийся для чего-то столь нелепо и безвкусно. "Шуточки де Кораля, - решил Гюго. - Он любит иногда подвести простодушного человека, очень любит..." Гюго рассматривал своего нового гостя внимательно и пытливо, раздумывая о том, какой костюм больше подошел бы ему: куртка рыбака или рубаха крестьянина?

Расскажите, что вы делаете, - обратился Гюго к Жюлю.