Жюль Верн

Жюль Верн ближе подошел к музыкантам. Их было двадцать человек, они дули в большие серебряные трубы и золотые рожки, меланхолично наигрывали на кларнетах и флейтах; бородатый толстяк бил в барабан, а на возвышении, спиною к публике, стоял высокий бледный человек и черной палочкой перечеркивал пространство перед собою. Жюль Верн заметил, что человек этот не только управляет оркестром, не только указывает, где нужно усилить, а где смягчить звук, - он не только рисует мелодию, подчеркивая ее и ею управляя. Он переживал музыку, печалился вместе с нею, и печаль приобретала оттенки радости; обычные вальсы превращались в гипнотически-страстную жалобу, и не танцевать хотелось, а просить о сочувствии. Вальс, который жалуется! Вальс, вызывающий сочувствие! И не скрипки, не виолончели, не арфы, а инструменты духовые!

Плохое настроение, чувство одиночества не покидало Жюля Верна. Желая найти причину этого состояния, он прибег к тому способу, который много раз помогал ему в детстве и юности: он стал припоминать все, что было радостного и приятного в его бытии, а затем спросил себя: "А что случилось плохого?"

Радости... О, их много, чрезмерно много для одного человека! Печали и неприятности?..

Музыка с настойчивостью одержимого продолжала свое повествование. Облетела листва с деревьев, было очень холодно, Жюль Верн зябко поежился, сунул руку в карман пальто. Пальцы нащупали плотную бумагу и - сразу же все непонятное объяснилось. Вот она, причина, заставляющая чувствовать себя неуютно, нехорошо.

- Не понимают! - с обидой в голосе произнес Жюль Верн. - Странно, они не хотят понять меня, такого ясного и простого! Вот, извольте!

Он сел на скамью подле киоска с цветами, развернул журнал и, не смущаясь тем, что прохожие останавливаются и с недоумением смотрят на него, вслух прочел небольшую заметку на предпоследней странице:

- "Наш популярный, в короткое время завоевавший любовь и внимание читающей публики Жюль Верн подарил нам новую книгу о чудесах техники - роман о подводной лодке. Все пленяет в этой книге - и морское дно, и чудеса растительного мира на дне океана, и характеры героев, увлекающих читателя своими приключениями. Капитан Немо, этот морской пират..."

Жюль Верн раздраженно сунул журнал в карман пальто. "Пират! Экая нелепость, чушь, недомыслие, глупость!" Вот, оказывается, откуда это ощущение одиночества: писателя не хотят понять, критика сознательно читает не то, что написано. Впрочем, критика всюду и всегда такова: она читает одно, понимает другое, пишет третье.

- Велик Дюма, - прошептал Жюль Верн, - но вполне достаточно и одного Дюма! Я не намерен следовать по его пути!

Жюль Верн взглянул на себя со стороны и рассмеялся: идет еще не старый (всего-то сорок два года от роду) человек и брюзжит, подобно старому холостяку, который внушает влюбленным правила поведения. А как, в самом деле, не брюзжать! Надар советует не обращать внимания на то, что болтают критики - люди, сами не могущие сочинить что-либо, а потому жестоко мстящие тем, у кого хорошо получается. Надар... В августе 1863 года он основал "Общество сторонников летательных аппаратов тяжелее воздуха", и Жюль Верн одним из первых стал действительным членом этого общества и был свидетелем опытов с геликоптерами, которые производили друзья Надара - Габриэль де Лаландель и Гюстав Понсон д'Амекур. Газетные шавки и моськи издевались над этими людьми, называя их смелые опыты упражнениями ребенка, который на один час остался дома без матери...

"Какой-то смешной аппарат, - писали невежественные газетчики, вертикально поднялся с паркетного пола в большом зале и винтом своим повредил подвешенный к люстре воздушный шар, что, надо полагать, являлось символом, который и был разъяснен присутствующим здесь изобретателем этой игрушки, пригодной для подарка к рождеству..."

Правда, ученые Франции писали совсем другое, но "сотни блох скорее доведут до сумасшествия, чем добрый, честный укус здоровой собаки", как говорит Барнаво. Жюль Верн подошел к капельмейстеру, присевшему в перерыве между отделениями программы на скамью у раковины оркестра, и, поклонившись, произнес:

- Прошу вас, месье, исполнить колыбельную Моцарта.

Капельмейстер, привстав, вежливо ответил:

- Простите, месье, у меня нет с собой Моцарта. Я не обещаю вам исполнить когда-либо вашу просьбу... Я даю моему слушателю только то, что способно успокоить его, а колыбельная песня...

- Прекрасная музыка, - сказал Жюль Верн. - Видишь кроватку, засыпающего ребенка, мать, напевающую песенку. ..

- Моя жена и дети погибли при взрыве котла на "Бретани", - вполголоса произнес капельмейстер.-На этом пароходе погибло двести человек - мальчиков и девочек... Музыка Моцарта больно ранит осиротевших матерей... Пусть лучше они слушают грустные вальсы, а я и в них...

- Простите, - тихо вымолвил Жюль Верн. - Еще раз простите, месье!..

- Музыка должна пообещать человеку, что все будет хорошо, музыка...

- Но ведь где-то играют колыбельную Моцарта, - мягко проговорил Жюль Верн. - Осиротело двести матерей, а вы играете, и вас слушают тысячи людей...