Живая душа

И к тазу подойдет только та собака, которая по общему признанию всех остальных и хозяина заслужила первенство в дневном промысле. И собаки, и охотник о том знают точно. Тут не схитришь. И лучшая на прошедший день собака ест из тазика одна, как говорят, до отвала. Ест и уходит под нары.

– Кто еще у нас здорово поработал? – снова спрашивает охотник.

Переглядывание, топтание на месте, и тогда хозяин, видя их замешательство, называет имя достойной. И она ест одна и досыта. А уж после подходят к тазу с едой остальные.

Садится за стол и охотник, ест спокойно, неторопливо, умеренно. Часть еды он оставляет на утро.

Ночь за окном густеет до земляной черноты. Даже ближних деревьев не видно. Пора на отдых. Раным-рано снова вставать, снова повторять привычное. Одно в этом деле неповторимо – сам промысел. Каков он будет на следующий день? Что ждет охотника в глухих таежных лесах? А не блеснет ли удивительной шубкой соболь? Ко всему надо быть готовым, даже к ночевке в тайге, на снегу, у костра.

Спят собаки, развалившись, кто пластом, кто на спине, дергаются, взвизгивают во сне. Гасит лампу охотник и лезет на нары, на мягкую постель. Он один на огромную округу. Но с ним верные помощники – собаки, без которых человеку в тайге не прожить.

Ночь течет за окном. Ходики отсчитывают время.

Особое мнение

Нодья[37]

горела ровно и тихо. Видно было, как от ее тепла медленно оседал снег на бровке ямы и парил сырой мох. Пахло листьями и багульником…

Кольша чувствовал это тепло, лежа в спальнике, на хвое. В таком же спальнике, ногами к его ногам, устроился отец, а где-то рядом свернулся калачом Буян – зверовой пес-лайка.

Сон захлестывал сознание, но, когда один бок припекало, юный охотник переворачивался и подставлял костру нахолодевшую сторону. Первый раз отец взял его на зверовую охоту, первый раз доверил ружье с пулевыми патронами, нужные охотничьи принадлежности. Это и радовало Кольшу, и тревожило…

Из года в год, сколько он себя помнил, отец, едва устаивалась зима, уходил в лес на промысел лосятины и всегда возвращался с добычей. Еще в третьем или четвертом классе Кольша заикнулся отцу о браконьерстве и едва не схлопотал оплеуху.

– Тебя кормят, одевают и обувают – и молчи! – со злом выкрикнул отец. – Молоко на губах обсохнет, жизнь пожует – тогда и будешь давать советы родителю. И запомни: зверю все равно – с лицензией его хлопнут или без нее…

С тех пор Кольша в отцовские дела не совался. Да и в глухой их деревеньке, затерянной среди заболоченных лесов, все промышляли лосей без лицензий. Шло это испокон веку и считалось делом обычным. Вероятно, и деревня их выросла из удальцов охотников, забравшихся на поселение в такие дебри, где зимой по уши снегу, а летом не продохнуть от гнуса[38], где и хлеба негде сеять, и с сеном шибко не разбежишься. И если раньше деревня еще кое-как и кое-чем жила, мало-мальски держалась, то накатившиеся перемены и это малое смяли, лишь худосочные огороды да почти пустые леса-согры остались последними источниками пропитания в диком их крае…

Охотники вышли из дому в самый сон-час, во второй половине ночи, почти под утро, и шли задворками, вдоль изгородей, прячась от случайного глаза: время помяло и людей – доносчики в деревне завелись, завистники. Потом часа полтора они колесили по едва проторенным в снегу проселкам и только после этого стали на лыжи. Рассвет встретили в далеких глухих сограх – заболоченных, густо заросших кустарником лесах.

Кольша шел сзади, по готовому следу. Широкие лыжи, подбитые камусом, скользили легко, но на спине висел рюкзак со спальником и едой и ощутимо давил на плечи, и ружье добавляло весу. Был рюкзак и у отца, еще тяжелее, но отец держался в силе, а Кольша в свои четырнадцать лет эту силу еще не набрал.

Лыжню охотники торили или в лесу, напрямую, или вдоль опушки, под деревьями, чтобы сверху ее не было видно, – вдруг инспекция на вертолете появится! И Кольше казалось, что конца и краю не будет этому выматывающему движению. Лишь к середине дня охотники наткнулись на свежие лосиные следы.

– Бык, корова и теленок! – словно выдохнул отец, осмотрев взрыхленный копытами снег. – Как раз то, что надо, – быка я городским отдам за бензопилу, корову – себе на пропитание, а телка по родне раздадим…

– Их еще взять надо. – Кольша сутулился, подражая отцу, говорил неторопливо.

– Это оформим лучшим образом. – Отец, обычно строгий и угрюмый, едва заметно улыбнулся. – Ты только делай все так, как я скажу, а от нашего Буяна еще ни один зверь не уходил…

Весь день, не отпуская собаку с поводка, чтобы до поры до времени не угнать зверей в недоступные дебри, охотники пытались перехватить их накоротке, в удобном месте, обрезать, как говорят таежники. Однако звери двигались хотя и не пугливо, но ходко, и охотникам приходилось делать огромные круги, чтобы преждевременно не выдать себя чутким зверям.

На коротком привале охотники съели по куску холодного отварного мяса и запили его остывшим чаем.