Живая душа

Она долго, с отдыхами, обходила молчаливые, выстуженные холодной ночью леса и снова нашла на одной из полян зайца. Но поймать его не смогла. Уже брезжил робкий рассвет, когда рысь наткнулась на нору суслика и залегла подле нее.

Упруго стлался над сырой землей ветер, сонно и низко тянулись от горизонта сизые тучки. Суслик выбрался из норы часа через два. Рысь уже устала ждать, раненая лапа у нее занемела и затекла нудной, непроходящей болью. Прыжок получился небыстрый, и даже не очень проворный суслик успел занориться. Напрасно она рвала землю здоровой лапой: добраться до конца глубокой норы кошка не смогла. Развиднело, и нужно было уходить в лес…

Днем пошел снег. Рысь, голодная, злая, измученная болью, смотрела на него, как на новую беду: там, где снег, там и следы, а ей, раненной, не уйти, не укрыться.

9

Голод гнал рысь в деревню. Оттуда долетали раздражающие запахи и звуки. Ослабленная болезнью и неудачными охотами, она решилась на последний шанс: найти еду подле человека.

Рыхлый снег, засыпавший землю почти на вершок[56], мешал движению, и при каждом шаге пробитая в лопатке лапа стреляла болью по всему телу, и рысь зло хрипела, хватала пастью снег, но настойчиво шла к чернеющим дворам деревни, уснувшей в тепле и неге.

Кошару[57] она нашла по резкому запаху, идущему от дневного загона, и медленно двинулась в обход ее. Ни шума, ни звука не доносилось из кошары, но рысь чувствовала теплый запах овец, пробивавшийся через какие-то дыры и неплотности.

На столбе у широких дверей горел фонарь. Он бросал длинные несуразные тени на остро-белый снег, и рысь побоялась выходить на освещенную сторону, долго стояла в тени, слушая и просматривая скотный двор. Боль все зудела в теле, все раздражала ее, а от теплого запаха кошары судорожно сжимался пустой желудок. Рысь повернулась и пошла обходить кошару с другой стороны. Прочные бетонные стены надежно охраняли овец от всякого посягательства, низкая покатая крыша из шифера тоже была рыси не под силу. Но она все шла, принюхиваясь, отыскивая возможную лазейку.

Первое окно в стене зачернело глубоким провалом. Кошка с трудом встала на дыбы, но до рамы не дотянулась. Она чуяла незримое препятствие в окне да и видела его и пошла дальше.

Тихо висела хмурая ночь над скотным двором, близким лесом, спящей деревней. Дул легкий, но холодный ветер, едва-едва шевеля рыхлый снег. Зябко и неуютно было вокруг.

Кошка подошла ко второму окну. Почва здесь была повыше: летом через это окошко, сняв раму, выкидывали навоз, бугорок и остался.

Рысь уперлась лапами под самую раму и даже заглянула в кошару. В темном помещении она ничего не разглядела, но в маленький разбитый квадратик рамы так шибануло живым духом овец, что кошка ощетинилась и зацепила раму здоровой лапой. Гвозди, державшие раму, были небольшие, ржавые, но сразу не поддались ей. Тогда рысь дотянулась до деревянной крестовины зубами, стала тянуть ее. С тугим сопротивлением рама вывернулась из косяка, и кошка упала вместе с нею в рыхлый снег.

Пробитая лопатка стрельнула болью, но рысь тут же вскочила и стала слушать, оглядывая темные постройки. Никакого движения она не заметила и, поднявшись к свободному проему окна, запрыгнула на подоконник. Зеленоватым блеском загорелись глаза испуганных овец, и кошка прыгнула на ближнюю из них. С гулом взмeтнулась в кошаре напуганная отара. Овцы кинулись в дальний угол, сшибая и давя друг друга. Рысь, сжимая челюсти на шее своей жертвы, ехала на ней, пьянея от сладкой горячей крови, переполнившей пасть.

Овцы метались по кошаре, сотрясая строение, и этот их панический перепляс, это содрогание стен разбудили сторожа в каморке, притулившейся к торцу кошары. Он быстро оделся и вышел.

Рысь проглотила несколько кусков горячего мяса, когда открылась дверь и вспыхнул свет в кошаре. Она увидела темную фигуру человека, и ярость оторвала ее от задавленной овцы.

Сторож тоже увидел кошку и, захлопнув калитку, метнулся в угол за вилами. С ними он и пошел на зверя.

До окна было недалеко, и рысь бы успела выпрыгнуть из кошары, несмотря на больную лапу, но она только напружинилась. Ни боли, ни слабости кошка теперь не ощущала. Всё ее существо налилось такой дикой злобой к человеку, сделавшему ее одинокой, больной и голодной, что глаза рыси загорелись адским желтовато-зеленым светом.

Первый прыжок человек отбил вилами, зацепив кошке бок, – ранение все же лишило ее проворства. Но рысь опять ничего не почувствовала и успела сигануть второй раз. Острая боль гораздо сильнее той, старой боли, прошила ее узкую грудь, зыбкая краснота полыхнула в ожесточенном взгляде. И в этой густой, все заливающей красноте задрожало темное пятно оконного проема. Смертельно раненная рысь, сжатая в комок болевым шоком, уловила поток воздуха, текущий из этого проема, и прыгнула ему навстречу. Здоровая лапа кошки проскочила наружу, и рысь зацепилась когтями за деревянный подоконник. Но на большее у нее силы не хватило. Рысь повисла над стеной от окна до пола, чувствуя, как огонь охватывает ее сильнее и сильнее жгучей и невыносимой болью.

Молчун

1