Живая душа

Длинноухому показалось, что это был тот самый козел-рогач, который держался возле них еще летом, вел себя зло и дерзко, гонял его мать, и он напружинился, готовый защищаться. И косуля несколько раз ударила копытом о землю, и, поняв ее, пришелец остановился. Он болел после ранения и был слабым. Болезнь притупила его слух и обоняние, и козел искал сородичей: вместе легче стеречься от врагов.

Длинноухий долго и ревностно следил за рогалем, державшимся в отдалении, но, не уловив никаких враждебных действий с его стороны, стал щипать зеленую озимь.

Луна стояла над тихими пустыми просторами, не затмевая редкие огни разбросанных по степи деревень, над распластанной вдоль тальников озимью, над одинокими зверями. И время стояло, и покой застилал неохватную ширь, и мирной и сонной казалась степь.

Но это только казалось. Из-за увала полыхнул далекий свет, метнулся вдоль тальников, и грохот донесся оттуда, и рев мотора, и жуткий плач подраненного зайца, и косуля вскинулась, рысцой побежала в кусты. Длинноухий, как привязанный, потянулся за ней, не оглядываясь на отставшего рогаля. И еще долго они слушали степную пустоту, но ничего оттуда не доносилось, только хриплое дыхание нового соседа нарушало тишину. Он держался где-то неподалеку, за ближними кустами.

Втроем они улеглись на отдых, полуголодные и обеспокоенные.

10

Что-то встревожило Длинноухого, и он поднялся с теплой лёжки. Это был не страх, а непонятное волнение, рожденное неясными звуками, долетающими сверху.

Рассвет только-только поплыл над тальниками, холодный и ясный. Его влажное дыхание покрыло сединой и травы, и ветки, и уцелевшие листики на кустах. Мрак с неохотой убирался в укромные места, а звуки, взволновавшие косуленка, росли, надвигались. И тут Длинноухий увидел на светлом клочке неба летящую стаю птиц. Это они издавали столь печальные и мелодичные крики. То были белолобые гуси. Их путь лежал на юг, к далекому морю, и они прощались с равнинами, на которых останавливались весной и отдыхали. Длинноухий этого не знал, но звуки, доносившиеся от пролётной стаи, заставляли трепетать его маленькое сердце. Косуленок стоял до тех пор, пока гуси не исчезли за тальниками, а крик их не растаял вдали.

Озимь, прихваченная холодом, полегла, и косули стали уходить к ближнему увалу, в седловине которого росла мелкая и сладкая от мороза полынь. Длинноухий заметно подрос и был лишь чуть-чуть ниже матери. Все чаще и чаще он шел впереди взрослых косуль. Мать не противилась этому, а хворый рогач обычно двигался далеко сзади и не претендовал на какое-либо главенство.

Однажды они долго паслись на увале, срывая головки душистой полыни, и так увлеклись едой, что не заметили, как к самому гребню увала подобрался мощный рыскающий свет. Он ударил из-за гребня неожиданно, резко, всеохватывающе и осветил косуль. Ветер донес рев мотора, вонь выхлопных газов. Косули замерли, ослепленные и испуганные. Черная стена ночи окружила их со всех сторон. А свет быстро приближался. Как от всего неизвестного, от него исходил подавляющий волю страх. Тело у Длинноухого застыло в нервном напряжении. Он не мог ни шевелиться, ни пищать. В этот момент раздался оглушительный грохот, еще и еще. Косуленок увидел, как ткнулся рогами в землю козел, как в прыжке опрокинулась мать, и, обезумев от страха, будто подброшенный пружинами, сиганул на темную стену, второй, третий раз и, догоняя ее, понесся скачками. Сзади опять грохотало. Что-то больно секануло ему по уху, но Длинноухий несся вперед, и степь убегала от него, а рев и свист настигали. Вдруг косуленок почуял запах ивовых кустов и повернул в ту сторону. С разгона он врезался в густую траву и упал. Жгучий свет ударил по кустам, но они были плотными. Длинноухий, прижавшись к земле, слышал людские голоса, лязг вонючего железа, но не вскакивал, боясь стука собственного сердца.

Потом свет удалился, рев мотора затих, и косуленка окружила непроглядная ночь. Он немного успокоился, снова стал слышать и чуять пространство, но тоска по матери до того сдавила его сердце, что из темных глаз косуленка потекли слезы. Он не мог думать, но чувствовал звериным чутьем, что с нею случилась непоправимая беда.

Рассвет принес с собой редкие снежинки и непреодолимое чувство голода. Длинноухий поднялся, долго осматривался и побрел вдоль опушки, выискивая зеленые побеги отавы[62]. Он обошел по кругу чуть ли не все кусты и вдруг уловил непонятный запах. Это был запах косули и еще какой-то, более сильный и жуткий. Косуленок прыгнул за куст, стал наблюдать оттуда. Но вокруг было спокойно, и он двинулся вперед, останавливаясь с каждым шагом. Запах усилился, хотя на поляне никого не было. Он шел из травы, приторный, страшный. Длинноухий, пружинисто ступая, прошел еще немного и увидел то, что осталось от матери-косули и рогаля, – шкуры и внутренности. В глазах у него потемнело, тошнота сжала желудок. Прыгнув за куст, косуленок бежал до тех пор, пока не кончились тальники. Впереди лежала тихая степь, но страх гнал Длинноухого дальше, и он рванулся в беспредельное пространство.

11