Живи и радуйся

Затемнело перед глазами, раздвинул я шерсть, ставшую вроде тоже черной, а на лопатке две пробоины в птичий глаз.

– Кто тебя стрелил, Урманка, кто?! – Спазмы сдавили горло до боли. Смешались мои слезы с собачьей кровью. А пес в последний раз лизнул мои пальцы да так и затих с вываленным языком.

– Гады, гады! Ну причем тут пес!..

Плакал я почти навзрыд, чувствуя, как остывает тело моей собаки, и жег мысли в предположениях: кто? Зачем?..

Расспрашивал я после долго и ребятишек, и ровесников, и взрослых – видели ли что, слышали, но безрезультатно: может, и видели, может, и слышали – только молчок. Лишь через годы я узнал, что подстрелил моего пса, бегающего, как и все деревенские собаки, свободно, Серега Усков – тот, что получил от меня под дых на танцах, при всех, и сделал это не только по злу, но и по науськиванию иконниковских подонков, в сговоре с которыми находился. Он и про вечеринку у Федюхи доложил моим недругам…

С особой остротой заиграли мысли. Почему-то припомнилось все: от самого начала учебы в райцентре до драки в роще – весь долгий, полный событий год. И подумалось: как далеко может зайти зло в своем раздоре! Из-за маленькой булочки, из-за моего заступничества за униженного одноклассника повязалась столь долгая вражда, так жестоко зацепившая близких мне людей: на всю жизнь получила черноту в душу Катюха, оборвалась и, видимо, навсегда наша с ней светлая дружба, сердечная привязанность, потухли радужные мечты. Не мало горестей накатилось и на меня. И дед в последнее время как-то осунулся, помрачнел, стал молчаливее, в глазах потерялись искорки: Дарья Шестова, тоже опаленная бедой, добилась своего – уехала из родной деревни, уехала тихо, незаметно. Потерял дед близкого человека, отраду. Да и матушка не мало рвала душу из-за меня. Пес застрелен… А имел ли я право втягивать других в пропасть зла? Пусть непреднамеренно, косвенно? Ведь из-за моих принципов и поступков они пострадали? Не лучше ли было бы воздержаться от поиска правоты, плюнуть на справедливость, поступиться совестью? Но можно ли прожить всю жизнь с опоганенной душой? Да и удержишься ли с краю – никуда и ни во что не вмешиваясь? Зло, если его не остановить в малой волне, поднимется таким мутным валом, такой силой, что захлестнет и размоет любые берега, как размывают их шторма не только на морях, но и в больших, и в малых озерах. Нет, не удержаться с краю, не спастись, и не закрыть мне глаза на паскудство, не отстраниться от истины, не одолеть совесть. И гасить надо зло в любом ключе. Надо…

Отмяк я чуток душой, выровнял землю на бугорке, закрывшем моего пса, и мысленно потянул себя в иные дали, в иную жизнь – ту, что ждала меня в недалеком времени.