Живой смерти не ищет(Роман)

— Дык оно, пожалуй, так. Но вы сегодня мне высказали то, о чем и сам не один день думал, гадал. Столько всего накопилось, что трудно мне, ваше благородие, во всем этом разобраться. Так поступить, как хочу, не удастся, не дадут; но и так, как до сих пор жил, туды-сюды шататься, тоже не могу. Куда деваться, ума не приложу. У нас в сотне в последние дни гражданской присказка такая ходила: «В воде черти, в земле черви; в Харбине разные, на Кубани — красные; в лесу сучки, в городе крючки; лезь мерину в брюхо, там оконце вставишь, да и зимовать себе станешь». Вот сейчас впору так и сделать.

Ротмистр Бреус, затаившийся в сенцах, услышал скрип шагов на дорожке, ведущей к баньке. Напрягая все свои мышцы и подтягивая дверь кверху, чтобы не скрипнула, он вершок за вершком приоткрывал ее, а когда шаги послышались совсем рядом, выскользнул наружу и, резко размахивая пальцем перед лицом, боясь, что Дигаев гаркнет во всю свою луженую глотку, жестикуляцией велел тому молчать, пропуская его в дверь, на секунду склонился к уху атамана.

— Тихо, — прошептал он, — послушайте, есаул, о чем наши казаки-разбойники разговаривают, это имеет к вам прямое отношение. А меня совсем не касается. Не забудьте потом как-либо планшетку из баньки вызволить. — И он, осторожно прикрыв за собой дверь, тихими шажками удалился по направлению к дому.

Шумного, обычно резкого в движениях Дигаева будто подменили. Он весь напрягся, ловко, по-кошачьи тихо подобрался к внутренним дверям и застыл вслушиваясь.

— А как ты говоришь, Савелий, тебе сделать не дадут? — поинтересовался сотник Земсков.

— Дык по-хорошему мне бы пустить коня наметом до первой большой станицы, поискать домишко с красным флагом на коньке и идти сдаваться. Так, мол, и так, дорогие земляки, слухайте со вниманием: хотите казните, хотите милуйте, но нагулялся я по заграницам, уморился, хватит, хорошего помаленьку. А там на выбор: хотят, пускай сажают, отсижу что положено, а нет, то готов кровью завоевать право на жизнь. Нехай на фронт посылают, во мне сейчас злости много скопилось, я германцам покажу, как казаки оружием владеют. Пошшупаю им кости шашкой. Может, где в войсках и сынка своего, Ванюшку, встречу. Только пока что сомневаюсь, решусь ли я на такой шаг. Да боюсь, что и есаул с Сиплым меня так просто не выпустят, их благородие уже давно на меня косо смотрят… Тш-ш-ш… Показалось или действительно ветерок по ногам?

— Да чего ты хочешь, если на дворе ветер, то и в дверь прорвется. Свежий воздух — это хорошо, Савелий, особенно после парилки. Я раньше после бани любил в холодную речушку бросаться или в чистом снегу покататься, ох и освежало! Но уже лет пять, как боюсь. Радикулит схватит, так никакими растираниями потом не спасешься, пока не сломает, не повыгибает тебя вдосталь. А что тебя касается, казак, так и вправду они тебя сейчас попросту не отпустят. У нас ведь каждый человек на счету, из семерых на Магалифа и Настю полагаться нельзя; в прапорщике неизвестно как душа держится, а баба, особенно злая на весь мир, она и есть баба. Вот и остается нас пятеро разбойников.

— Чего же это вы, ваше благородие, так сурово о нас гутарите? Какой я, к слову, разбойник? Другие, может, и бандитствуют, а я простой казак.

— А чего бы ты хотел? С кем живешь, тем и слывешь. Так вот лучше ответь мне, Савелий, много ли за тобой грехов гражданская накопила?

— Особых грехов вроде бы и нет. В бою бил, как и все. Дык то честная битва. У красных задача была меня в навоз пустить, а у меня своя цель — как раз наоборот. А в деревнях я не шалил, я народ всегда жалел, как вспомню свою станицу, так вся злость тает. Люди везде одинаковы.

— Так чего тебе тогда бояться? Вполне, парень, могут тебя простить. А ежели на фронт допустят и геройство проявишь, так, гляди, еще и медальку какую заработаешь. Не стыдно будет и в станицу вернуться. Ищи момент, станичник. Ты ведь первый раз в России после гражданской оказался?

— В первый!

— Когда же такая удача у тебя еще появится?

— Это вы верно, Николай Анатольевич, подметили.

Я к вам давно приглядываюсь, хороший вы человек, ваше благородие, простой, ни чины вас не испортили, ни жизнь наша суетная, заграничная. Откроюсь уж вам как на духу. Только предупреждаю, скажете кому — откажусь, отрешусь и объявлю, что это вы меня сами с панталыку сбивали.

— До чего ж тебя, Савелий, запугали, голову заморочили. Ты уже никому не веришь.

— А кому верить, ваше благородие? Если у нас каждый друг на друга при случае напраслину возведет? Перегрызлись все в Хайларе, как псы цепные. По душам поговорить и то не с кем. Ну, да это я так, к слову. А главное в том, что я еще в Хайларе задумал, коли возьмет меня есаул в этот поход, то не уеду я больше из Расеи. Спытаю счастье. Это вы верно сказали, последняя у меня возможность уйти домой. А сами вы как, ваше благородие, решили? Назад вернетесь?