Живые пешки (СИ)

Нет никакого чувства победы. Агата заставляет себя улыбнуться, как улыбалась на соревнованиях — но не чувствует ничего, кроме усталости. Только что произнесённая фраза сразу кажется глупой.

Она отворачивается и, пошатываясь, идёт к девушке.

Девушка мертва. Замершие глаза смотрят в потолок. Наклонившись, Агата закрывает ей веки и несколько секунд вглядывается в лицо, но не может вспомнить, видела ли её раньше. Агате отчего-то очень хочется узнать, как её звали.

Если бы не она, ничего бы не получилось. Если бы не она, Агаты уже не было бы в живых. Но, так или иначе, дело сделано. Агата истерично усмехается и удивляется звуку собственного голоса.

Надо уходить.

Агата встаёт, и у неё на мгновение кружится голова, а потом она вдруг обнаруживает, что лежит на полу. Она не понимает, почему и как упала. Кажется, будто прошла не секунда, а намного больше — так бывает, если собираешься прилечь на минутку и засыпаешь на час. Не вставая, Агата заторможенно оглядывает себя.

Левая нога в крови. Алая дорожка поднимается к бедру, тянется куда-то выше. Отведя полу куртки, Агата обнаруживает, что майка вся пропиталась кровью, а прямо посреди огромного влажного пятна узкий сочащийся разрез. Она не помнит, когда Асаб успел ударить её ножом.

Приходится постараться, чтобы встать на ноги. Шатаясь и зажимая рану, Агата выходит из зала наружу.

Перед глазами всё плывёт, голова гудит как при сотрясении мозга. По ноге течёт кровь. Освещённый сад кажется нереально ярким и чётким, будто на видео, в котором кто-то выкрутил контрастность. Картинка перед глазами заваливается, и Агата снова падает.

Трава под щекой очень мягкая. Перевернувшись на спину, Агата лежит, открывая и закрывая глаза. Почти не больно, боль отступает и становится похожей на сон. Перед глазами звёздное небо. На нём всё увереннее проступают отсветы пожара. Уже не важно, почему он начался. Агата понимает, что скоро уснёт, и она совсем не против.

Небо движется. Звёзды проплывают над Агатой, а она лежит, не шевелясь и не чувствуя собственного тела.

Постепенно становится ясно, что самом деле это движется сама Агата — её кто-то куда-то тянет. Наверное, в вечный сон. Наверное, там лучше.

Кто-то затаскивает её на заднее сиденье машины. Хлопает по щекам, мешая уснуть. Агата не видит, кто это. Под покачивание машины она проваливается в темноту.

***

Белый свет. Фигура в светлых одеждах приближается. Агата вспоминает сон о жутком поместье, полном мертвецов, страшного человека с разбитой головой, и радуется, что это всё лишь приснилось.

— Всё хорошо, — говорит мужчина в белом. — Операция прошла успешно, вашей жизни ничто не угрожает.

Агата только теперь осознаёт, что она в больнице, а над ней стоит врач.

— С вами хочет поговорить один человек, — врач оглядывается через плечо. — Я сказал ему, что вам нужен покой, но он очень настаивает.

Он исчезает. Слышатся шаги, и над Агатой возникает мужское лицо, энергичное и спортивное. На секунду ей кажется, что это Кирк, и к горлу подкатывает от того, что его здесь быть не может.

— Я капитан Стенли Фергюсон, Интерпол, — он демонстрирует удостоверение. — Мне сообщили, что вы были в поместье Габриэля Асаба, когда там случился пожар.

— Кто вам это сказал? — спрашивает Агата, и хриплый от долгого молчания голос звучит как чужой.

— Женщина, пожелавшая остаться неизвестной. Видимо, она и привезла вас сюда. Вы её знаете?

Агата хмурится, тщательно подбирая слова.

— Я не знаю, как её зовут.

— Вы готовы рассказать мне, что произошло?

— Не сейчас. Я очень хочу отдохнуть. Простите.

Фергюсон кивает, с честной досадой поджав губы. Взглянув на Агату, он тут же смягчается.

— Извините. Иногда я слишком многого требую. Отдыхайте.

Выходя, он останавливается в дверях палаты.

— Вас охраняют двое моих сотрудников. Просто чтобы вам было спокойнее. Поправляйтесь.

Он тихо закрывает за собой дверь. Оставшись в одиночестве, Агата некоторое время думает о незнакомке из церкви, а потом плавно погружается в сон.

О том, что делать дальше, можно подумать и завтра.

40. Прощание в Париже

Утро выдалось солнечное. День, похоже, будет тёплым. В этом году в Париже очень мягкая осень — как раз такая, какую он любит.

Откинувшись в плетёном кресле, уже не Куратор, а главный аналитик Питер Бейли поправляет пальто и оглядывает пустынные поутру улицы. Всё как всегда. Привычное кафе, любимый кофе. Скоро официант принесёт газету. Только Питер теперь перешёл на другую должность.

В первые дни труднее всего было перестать именовать себя Куратором.

Очень жаль, что Ревалийская операция всё же провалилась. Это был бы триумф. Он показал бы всем, чего стоит. А теперь Синдикат распался на отдельные банды, которые сейчас добивает Интерпол вместе с ревалийской полицией, в отсутствие взяток решившей вспомнить про закон. ЦРУ там теперь не с кем работать. И к Агентству Американская разведка стала относиться куда прохладнее, чем раньше.

А Питер Бейли потерял должность, дававшую ему невидимую власть, струящуюся между пальцами.