Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать

У меня не слишком хорошо получается кого-то утешать, но я обнимала подругу и очень старалась. Я решила, что надо воспользоваться шансом ее утешить. Обычно это она меня поддерживала, поэтому получалось неравное соотношение сил, и вот на этот раз я решила хорошенько постараться. Я испробовала самые разные методы. Однако после пяти минут моих утешений Натали отправила друзьям пять сообщений с описанием ситуации, а потом стала читать их отклики, хотя я все это время продолжала с ней говорить. Мы шли по улице, и она прямо на ходу отправляла сообщения своему “кругу утешителей”. Тогда я решила поменять тактику и начала расспрашивать Натали о том, что пишут ей друзья в ответ на ее сообщения. Таким образом, я пыталась возобновить контакт с подругой посредством этой странной и неясной точки доступа. Однако меня очень удивляло, что я не стала для нее предпочтительной собеседницей, хотя и оказалась единственным человеком рядом с ней.

Вообще это было ужасно. Моя подруга писала сообщения людям, находившимся в сотнях миль от нее, вместо того чтобы побеседовать со мной.

Как же получается, что мы отворачиваемся от живых людей рядом с нами и готовы променять их на контакты в наших телефонах? Хейли предложила вариант ответа на этот вопрос. Когда мы общаемся вживую, нам нужно выждать семь минут, чтобы разобраться, в каком направлении движется беседа. Но если допустимо отвечать на сообщение во время разговора с другом, то у нас есть все основания отказаться от этого семиминутного ожидания. А потом, когда мы общаемся с людьми по телефону, мы можем получить бо́льший объем того, к чему уже привыкли: сообщения служат выражением поддержки и одобрения, да и само их количество может нас приободрить.

Хейли упоминала “круг утешителей” Натали, а также сообщения, призванные ее поддержать. Подумайте об этих проявлениях сочувствия, приходящих из интернета, как о первых минутах разговора, о самых первых словах, которые вы сказали бы расстроенному другу. Вы оказываете ему поддержку. Вы сожалеете о постигшем друга несчастье и выражаете ему свою искреннюю привязанность. Когда вы позволяете другу утешать себя лично, в этом есть определенная степень риска: кто знает, возможно, разговор затронет более щекотливые темы. Если, как в случае с Натали, речь идет о завершившемся романе, не исключено, что вы поделитесь с собеседником подробностями: каким образом каждый участник отношений способствовал разрыву. Вы начнете обсуждать, как другой

человек может чувствовать себя в этой ситуации.

Если же вы полагаетесь на сочувственные сообщения, вам, конечно же, не придется так рисковать. В этом случае на вас буквально обрушится поток утешения и заботы. Если же вам не понравится какой-то из диалогов в сети, то вам не составит большого труда его завершить. Однако, ограничиваясь сочувственными сообщениями, вы лишаете себя того, что могут дать дружеские беседы: не только утешения, но и более глубокого понимания самих себя. И ваших друзей.

Безусловно, когда одни беседы заканчиваются, на смену им приходят другие. Из-за того, что вы отвлеклись на телефон, ваш друг может почувствовать себя невидимкой, но ведь в ваших силах сделать так, чтобы он, наоборот, ощутил свою значимость: для этого нужно не смотреть в телефон. Таким образом, появление мобильных телефонов способствовало возникновению нового рода беседы, поставленной во главу угла. Речь идет о беседе с друзьями, поднятой на новую высоту, когда оба участника знают, что им приходят сообщения, и оба игнорируют свои телефоны. Вспомнив об удручающей ситуации с Натали, Хейли описывает совершенно иной, опьяняющий опыт: “Вам обоим известно, что вы получаете сообщения, но вы их игнорируете, таким образом повышая важность вашей беседы. Вы доказываете друг другу, что очень увлечены разговором, когда полностью пренебрегаете сообщениями… А если я пренебрегаю сообщениями, то это многое для меня значит”.