Жизнь адмирала Нахимова

– Матросы наши ловки и заряжают орудия быстро, но залп с борта составит сто сорок бомб и ядер против… против (он быстро прикидывает) трёхсот пушек крепостной и судовой артиллерии, тоже считая один борт. Уничтожение неприятеля, буде оно удастся, может стоить потери кораблей. Сколько притом напрасно погибнет людей? А люди и корабли сейчас нужны России не против одних турок…

– Турки – вздор, ерунда-с. Турки от нас не уйдут, – поддерживает Морозов.

– Что, ваше превосходительство? Начнём? – спрашивает командир, "Марии" Барановский.

– Ворочайте оверштаг и сигнальте отряду собраться у мыса Инджи-Бурну. Мы блокируем турок.

– Слушаю, – разочарованно козыряет Барановский.

Город и рейд скрываются, тонут за перешейком турецкие мачты, и снова поднимаются возвышенности Воз-Тепе. В просветлевшем небе холодно сверкают голубые снежные цепи и простираются их причудливые вершины.

Павел Степанович подзывает второго флаг-офицера, мичмана Костырева.

– Вы что приуныли, мичман? Скучно в плавании? Сражаться хотите? Или мечтаете оказаться на родине Митридата и Диогена?

Мичман смущён своим невежеством и молчит. А корабельный иеромонах, неприятный и навязчивый доноситель, картёжник и пьянчужка, елейно вмешивается в беседу:

– Здесь, ваше превосходительство, не токмо об язычниках может вспомнить христианин. Синопские святые мужи в древности Русь посещали и пособляли утверждению православной церкви во славянах.

– Любопытно-с. Что предки наши на стругах делали набеги в здешние места, знаю, а про святых не наслышан. – Нахимов иронически поглядывает на монаха. – И как они в мореходстве преуспевали? Или молитвою спасались на море?

– Молитвами укрепляется мужество защитников престола, – с обидою отвечает иеромонах.

– Да, да, конечно, отец Милетий. Но я ведь не о нас. О предках, кои иной власти, кроме своей сабли, не ведали, – о запорожских казаках.

Павел Степанович чувствует, что Милетий сейчас разразится рядом наставлений и в первую очередь о том, что столбовому дворянину не след поминать предков из безродных. Он поворачивается к Костыреву, отдаёт ему подзорную трубу и вместе с мичманом идёт к другому борту:

– А вы тоже не знали, Костырев, что я потомок запорожца? Может быть, мой пращур здесь вытягивал свой струг…

Внезапно отцовским жестом он кладёт обе руки на плечи юноши.

– Слушайте, Костырев. Трудную задачу я на вас возложу. Неделю скучать не будете.

– Я готов, ваше превосходительство.

– Трудно будет потому, что "Язона" мы услали, а надобность сообщить мои предположения и требования в Севастополь очень велика… Придётся вам пойти на фелюге. Выберите шесть охотников. Грека-шкипера с собою возьмёте. В Севастополе его с фелюгой отпустите и наградите за беспокойство.

– Ваши распоряжения будут устные?

– Изустно только кланяйтесь от меня Михаилу Францевичу Рейнеке. Письма пошлю князю Меншикову и Корнилову Владимиру Алексеевичу. Покуда изготовитесь, напишу. Обоим нам час на сборы. Так?

– Как прикажете, Павел Степанович. Уже иду распорядиться.

Глаза четвёртая

Синопское сражение

Остовый свежий ветер вынуждает уменьшить парусность. Крутые волны в белых пышных гребнях гулко бьются в борта кораблей и разливаются шипящей пеной по палубам. Командирам и вахтенным офицерам нельзя зевать. Берег близок и опасен. Минутная потеря управления – и волнение потащит корабли на камни. Особенно страшно к ночи, когда сумрак сгущается и туман, насыщенный водяными парами, заволакивает всё вокруг кораблей.

Фор-марсовым обещаны добавочные порции за сообщение о появлении парусов "Святослава" и "Храброго". Но проходят дни и ночи, а "Мария", "Чесма" и "Ростислав" по-прежнему одни перед Синопом.

Подавляя беспокойство, командующий шагает по шканцам и кормовой галерее. Видимо, Корнилова с пароходами нет в Севастополе. Новосильский без предписания выйти в море не может. А Станюкович остаётся и в военное время байбаком. Рычать на матросов и младших офицеров недостаточно, чтобы ускорить исправление кораблей.

Меншиков, конечно, получил письмо и, может быть, преднамеренно не торопится посылать корабли. Вот-де торчал, торчал Нахимов в море, четыре корабля отослал исправляться и выпустил врага, не решаясь напасть. "Наделала синица шуму, а море не зажгла…"

Поворот оверштаг. Под низкими тучами открывается Синоп. Вместе с Барановским Нахимов пересчитывает суда неприятеля. Они на местах с оголёнными мачтами. Пароходы не дымят. "Таиф", верно, зализывает раны, нанесённые Скоробогатовым. Остальные тоже предпочитают оставаться под защитой батарей: мало ли что случится, если выйти в море на виду русских кораблей.