Жизнь адмирала Нахимова

– Да. Только боюсь, вновь успеха не будет. Князь балаклавским делом дал неприятелю урок не иметь слабых мест. А при бдительности врага меншиковские генералы пороха не выдумают. И кто эти генералы? Сумасбродный Горчаков? Или, например, Данненберг? Был начальником дивизии в Дунайской армии и проиграл сражение под Ольтеницей. А сейчас сюда приехал командиром корпуса. Это что ж? И он второй человек после главнокомандующего?! Того гляди, ему и поручат наступление.

Смерть Корнилова не забывалась, а бывали часы, когда от горя потери, страшной потери для обороны, пронизывала такая боль, что хотелось кричать злыми словами о бездарном князе и его лакействующих, разных рангов, сотрудниках – облегчить этим душу, умерить своё возбуждение.

В одну из таких минут принесли Павлу Степановичу письмо от Рейнеке: "…Слышу, что ты разъезжаешь на коне по всей оборонительной линии, и единственно тобою поддерживается порядок и дух войск, не только матросов, но и солдат… Но для чего без нужды пускаться в самые опасные места и подвергать себя убийственному огню? К чему искать смерти? Рассуди хладнокровно – и увидишь, что эта отвага для главного действующего лица не только бесполезна, но даже вредна и опасна общему делу. Тебя убьют, и дух чинов, имеющих доверие и надежду единственно к тебе, упадёт. Хорошо ещё, если найдётся человек, который не допустит пасть духу войска до отчаяния и сумеет возбудить в них за потерю любимого начальника месть к врагам. Но есть ли такой человек при тебе? Для этого нужно и личное его уважение, и любовь к тебе, и бескорыстное сознание перед войском, что потеря невознаградима. Но такого бескорыстия я не полагаю в старших сподвижниках твоих…"

И ещё столько же увещеваний, чтобы дорогой Павел не совершил опрометчивого поступка, который будет расценён как самоубийство – акт для христианина и патриота позорный.

Слишком очевидно было – письмо написано издалека, в обстановке, позволявшей бесстрастно толковать о том, что здесь, в Севастополе, рассуждениям не поддаётся. Павел Степанович даже не нашёл, что ответить другу, и просто промолчал, предоставив писать о себе Платону Воеводскому. Но одно из письма он твёрдо запомнил: даже в Николаеве знают, что князь к нему не благоволит. И отлично. Не станет Нахимов заниматься искательством перед главнокомандующим и его генералами. Тем более в отношении Данненберга, как он и пророчил, самые тяжкие предположения оказались верными. Право, огорчительна была эта способность предвидеть мерзости!

Ему случилось сказать Новосильскому о Данненберге, что – не дай боже Меншиков назначит тупицу командовать задуманной атакой на правый фланг союзной армии, а так оно и стало – об этом появился письменный приказ…

Данненберг перед задуманным сражением появился в Севастополе – конечно, в тылах.

Павел Степанович встретился с Данненбергом в кабинете начальника гарнизона. Тощий генерал учтиво раскланивается:

– Я столько наслышан о вас, Павел Степанович! Я чрезвычайно радуюсь нашему знакомству. Простите, что ещё не был у вас с визитом.

Павлу Степановичу противно потное рукопожатие. Глядя недобрыми потемневшими глазами прямо в довольное и тупое лицо, он без всякой учтивости предлагает:

– Помилуйте, какие нынче визиты, вы бы лучше отдали честь Сапун-горе.

Уж на что тяжело ворочаются мысли в голове престарелого Моллера, но и он понимает смысл намёка Нахимова. Сапун-гора является целью предстоящего движения войск Данненберга.

Но, опасаясь ссоры, Моллер торопится предупредить ответ своего гостя.

– Кстати, дорогой Павел Степанович, генерал – наш старый севастополец. Командуя здесь дивизией, страстно охотился в окрестностях.

– В таком случае желаю генералу успеха в охоте на крупную дичь. Она, к сожалению, ружья не боится. Прошу извинить, мне нужно сейчас ехать по службе-с.

Данненбергу только теперь удаётся вставить своё слово. Явно не разобравшись, что Нахимов издевался, он восклицает:

– Так я непременно буду у вас, ваше превосходительство. Непременно!

– Какой болван! – возмущается через несколько часов Нахимов, беседуя с симпатичным ему полковником Васильчиковым, начальником штаба гарнизона. – Ему не корпус возглавлять, ему двери открывать во дворце батюшки-царя.

– А ведь он к вам пожалует на обед, сегодня же пожалует, – смеётся Васильчиков. – Я знаю генерала, он страшно любит чужую славу. Пожалует, чтобы иметь право рассказывать: "Когда я запросто обедал с Нахимовым, синопский герой мне сказал…"

– Уж я ему скажу, поверьте, не поздоровится.

Свой флаг Нахимов для удобства сношений с бастионами держит на фрегате "Коварна", пришвартованном рядом с Графской пристанью. Приехав разобраться в бумагах, он недоверчиво встречает доклад племянника, Платона Воеводского, вступившего недавно в штат его адъютантов.

– Вас тут, дядюшка, важный гость дожидается, генерал от инфантерии Данненберг.

– А ты, пострел, уже прослышал об анекдоте. Не до шуток.

– Право, с полчаса ждёт. Заказать обед? Нахимов неожиданно вспыхивает: