Жизнь адмирала Нахимова

В столице молодой колонии уже есть губернатор с чиновниками, деятельны горожане из отпущенных на поселение каторжан. Губернатор весьма любезен; горожане тоже устраивают офицерам русских кораблей радушный приём и берут втридорога за свежее мясо и зелень.

Лазарев хочет скорее уйти в Тихий океан. Он не даёт отдыха экипажу. Половина людей назначается в помощь плотникам и конопатчикам, другие наливают свежую воду в бочки, а партию в 20 человек посылают с мичманом Домашенко на рубку дров.

Через десять дней дровосеки должны доставить топливо, но из реки не выходят плоты. Лазарев направляет Завалишина поторопить нерасторопного офицера. Исполненный важности, с пистолетами за поясом прыгает Завалишин в ял и громко командует:

– Отваливай!

– Завтра же пришлю донесение, – кричит он.

Но опять много дней никаких вестей из лесного лагеря крейсеровцев. Когда наконец возвращаются сконфуженные Домашенко и Завалишин, Павел несёт вахту и принимает рапорты прибывших офицеров.

– Из числа посланных со мною на барказе для рубки дров самовольно отлучились матросы первой статьи Иван Малков, Илья Турышев, Терентий Прокофьев и Станислав Станкевич, – говорит Домашенко.

– Во вверенной мне команде яла обстоит благополучно, – начинает Завалишин и вдруг чертыхается. – И у меня удрал Яков Сатин:

Они уходят к Лазареву, и здесь под настойчивыми вопросами командира уясняется ход событий.

На шестой день работы в засеке появились какие-то островитяне. Домашенко не придал значения их сношениям с матросами, так как никто из его команды не знал английского языка. Между тем среди незнакомцев был русский матрос. Насильно завербованный в английский флот, он сбежал сначала на американский китобой, а затем стал фермером на острове. В лагерь явился специально с целью соблазнить соотечественников прелестью вольной жизни. Домашенко наконец заметил, что после разговоров с островитянами матросы стали неохотно работать, ворчать на замечания. На девятый день, когда Домашенко после полудня уснул, по почину Турышева команда устроила собрание. За Домашенко побежал квартирмейстер Пузырь. Мичман поспел к концу заключительной речи Станкевича, звавшего матросов не возвращаться на фрегат. По требованию Домашенко часть матросов немедленно вернулась к работе, но другие не пожелали. Тогда он приказал квартирмейстеру Пузырю арестовать Станкевича и Турышева, как зачинщиков бунта и изменников присяге. Матросы толпой бросились на квартирмейстера и вырвали у него ружьё. Домашенко для острастки выстрелил в воздух. У него тоже вырвали пистолет.

– Тут, – Домашенко мнётся, но храбро продолжает: – Станкевич сказал, что будь на моём месте Куприянов или Кадьян, он не оставил бы их живыми…

– К делу, – перебивает Лазарев.

– Остаётся сказать немногое. После неудачи Станкевич и Турышев скрылись с ружьём и пистолетами. На следующий день бежали матросы Малков и Прокофьев. Я организовал розыски, но преследование не имело результатов. Не нашли мы и русского смутьяна, бывшего соотечественника.

Лазарев хмуро поворачивается в сторону Завалишина,

– А вы, герой?

– Прибыв в лагерь, продолжил поиски. По-видимому, все наши матросы в сговоре не выдавать беглецов. Я думаю, что Сатин встретился с прочими бунтовщиками. На обратном пути, – спешит он умаслить командира, – заявился к губернатору и потребовал выдачи дезертиров.

– Хоть это догадались сделать, – отрывисто бросает Лазарев. Он тоже садится писать губернатору. Это невыразимо тяжело. Для англичан в происшествии нет никакой чрезвычайности. Ведь то же – и гораздо чаще! случается на британских кораблях. Лазарев сам был не раз свидетелем дезертирства с английских военных кораблей. И тем не менее капитану стыдно признаваться в том, что это случилось на его корабле.

Но вывод Михаил Петрович делает один: надо подтянуть дисциплину, укрепить благодетельный страх в тех, кто равнодушен к возвращению на родину.

Конверт запечатан. Лазарев поворачивается к продолжающим стоять офицерам.

– Вот последствия либеральных бредней, господа. С одной стороны снисхождений проступкам, с другой – недостаточное воспитание. Затем, что мало бываете с матросами. О вас не говорю, Нахимов… Теперь во всей строгости придётся применить устав.

Он внезапно умолкает. В капитанскую каюту доносится грохот сваленных дров. Стучат молотки и визжат пилы, за кормой высокий голос тянет унылую песню:

О-оой ты мо-ре, мо-ре синее…

Это висит в люльке маляр и закрашивает вновь проконопаченный борт. "Крейсер" живёт размеренной трудовой жизнью, и ещё не все знают, что его налаженная жизнь подточена червём разложения и ненависти.

Через шесть дней добровольно является Терентий Прокофьев, а ещё через два дня, когда "Крейсер" готовится выбрать якоря, английские солдаты доставляют Малкова, Сатина, Турышева. Всех троих заковывают в кандалы…