Жизнь адмирала Нахимова

"Впрочем, скоро опять в Архипелаг. Когда ещё удастся повеселиться".

И снова дремлет, когда в дверь стучат. Входит матрос с пакетом от начальника штаба. Зевая, Нахимов небрежно ломает сургуч, пальцем рвёт нитку.

Капитан-лейтенанту Нахимову предписывается отобрать на пополнение команды корабля "Азов" сто рядовых из числа матросов, прибывших на черноморских транспортах.

Павел выскакивает из постели, ставит свою подпись на конверте, протягивает матросу и восклицает, только теперь узнав посыльного:

– Сатин! Ты как же здесь?

– Узнали, ваше благородие. Наших, "крейсеровских", много на "Александре Невском".

– Да, верно. Но я тебя ни разу не встречал. Что так? Не гуляешь?

Он благодушно смотрит на матроса. Лицо бывшего рулевого "Крейсера" почернело и скулы обозначились ещё резче. За три года он состарился на десяток.

– Садись, Сатин, и рассказывай, как живёшь. Матрос послушно усаживается на кончик стула, укладывает тёмные руки на колени.

– Ничего живём, ваше благородие. Не хуже, как на "Крейсере".

Нахимов завязывает галстук, и зеркало показывает, что в углах сжатых губ матроса обозначаются иронические складки.

– Ты брось со мной церемониться. Говори толком. Я капитана Богдановича знаю. Он не злой человек.

– А што нам с евонной доброты, Павел Степанович. Лейтенанты дерутся, мичманы…

– Жаловались?

– Как пожалуешься? Устав запрещает… Молчим, пока терпится… Опять же за Наварин шесть крестов на команду прислали, так их квартирмейстерам дали, которые матроса за турку считают.

– Да, нехорошо… Я поговорю с контр-адмиралом Лазаревым. Он не допустит зряшных наказаний. Да в чужих портах ещё.

Павел Степанович надевает сюртук и достаёт монету.

– Выпей, брат, с "крейсеровцами" за моё производство.

Сатин оставляет монету на открытой ладони.

– Нас и на берег не увольняют. Все деньги в ротном сундуке лежат.

– Это совсем чепуха какая-то. Ты не врёшь напрасно?

– Зачем же. Вы мичмана, господина Завойко, спросите.

Павел Степанович намерен на следующий день при докладе начальнику штаба об отборе матросов в экипаж "Азова" сообщить о неполадках на "Александре Невском", но Лазарев обедает у губернатора и ужинает с графом Каподистрия. А потом сам он хлопотливо готовится к карнавалу, для которого русские офицеры наряжаются в крестьянские костюмы. И рассказ матроса выветривается из памяти, и когда он вспоминает его, уже нельзя предупредить тяжкие события. На "Александре Невском" шестнадцать матросов арестованы и ожидают военного суда за возмущение.

"Может быть, и Сатин, которому я дал обещание… Что ж он теперь обо мне думает?"

В трактире Викари Нахимов находит мичмана Завойко и просит к себе в номер.

– Скажите, мичман, вы знаете арестованных матросов по фамилиям? Я плавал со многими из вашего экипажа на "Крейсере".

Плотного сложения молодой человек, в слишком тесном мундире, багровеет.

– Гнусная история, Павел Степанович. Офицеры наши, конечно, кругом виноваты. Фамилии арестованных? Саврасов – боцман, Зуев и Афанасьев боцманматы, квартирмейстер Шовырин…

– Никита, беломорец?

– Он самый. Потом матросы Стрекаловский, Другов, Бутин, Швалин, Веселовский, Баташов. Остальных не помню, всё молодёжь и не моей роты. Впрочем, отбор виновников произвольный. Мой ротный командир Стадольский заявил, что из нашей роты никто в возмущении не участвовал, и ежели нужно виновного, то пусть привлекают его… Отступились.

– А как всё это возникло? Из-за неспуска на берег, невыдачи денег.

Завойко удивлённо вскидывает на Нахимова глаза под лохматыми, разлапистыми бровями.

– Между нами, мичман. Я до возмущения беседовал с одним матросом. В вашем экипаже вас считают справедливым офицером.

Завойко стесненно кланяется и бормочет:

– Очень лихие у нас матросы. У них учиться и учиться. Кругосветники. Не только на "Крейсере" – на "Мирном", "Кротком", "Востоке", "Суворове" и "Предприятии" многие плавали. Ни один английский корабль такой команды не имеет.

Он ярится:

– Посудите, Павел Степанович, мы же марсели крепим быстрее всех. А как рифы берём?! Когда наши примутся работать, сердцу весело. Таких матросов, уже кричит он и простирает свои медвежьи руки, – на руках носить надобно. Они погулять, конечно, рады, любят и хорошо одеться. Да почему бы им не погулять? Не одеваться? А их форменно ограбили и на берег ни-ни. Вся эскадра три дня гуляла, а наших на вторые сутки запрягли на корабль…

Он снова садится, вытирает вспотевшее до подбородка лицо.

– Конечно, в таких настроениях любой случай может озлить людей. А у нас в один день два происшествия случилось. Лейтенанта Бехтеева знаете? Бехтеев-четвёртый – он у нас ревизором. Двадцать осьмого числа привезли свежее мясо и зелень. Бехтеев распорядился лучшую провизию отделить для офицерских денщиков. Понимаете, из матросского кармана оплатил офицерский счёт! Мы, конечно, этого не знали! А среди матросов пошёл разговор. Вахтенный офицер, мичман Стуга, тоже зверь (мы его в корпусе не любили), плюнул в физиономию одному матросу. Будто раньше его распоряжения взялись за койки.