Жизнь адмирала Нахимова

"О любезный друг, я до сих пор не знал цены нашему капитану. Надобно было на него смотреть во время сражения, с каким благоразумием, с каким хладнокровием он везде распоряжался. Но у меня недостанет слов описать все его похвальные дела, и я смело уверен, что русский флот не имел подобного капитана.

Прощай ещё раз, не забудь преданного тебе

Павла Нахимова".

Повертев в пальцах перо, он приписывает:

"Желаю тебе счастливо кончить свою опись Белого моря. Да, уговор дороже всего: письма моего не показывать никому, потому что я наделал так много ошибок, что самому совестно, а времени имею так мало, что, ей-богу, некогда даже прочесть. Прощай".

Теперь эпистолярная вахта, как пошутил забегавший Корнилов, окончена. Остаётся запечатать послание в конверт и занести к маркизу в соседний номер гостиницы, и пора на службу, в док.

Не без удовольствия Павел Степанович надевает белый сюртук с капитан-лейтенантскими эполетами и пристёгивает кортик. Пальцы касаются ленты георгиевского ордена, и радость пронизывает, как некогда в Архангельске. Эту ленту нашивала Эми, мисс Эми, младшая дочь адмирала Кодрингтона.

– Прелести этой англичаночки, кажется, примирили нашего строгого Павла Степановича с флотоводческими недостатками её папаши, – иронизирует Путятин.

Павел Степанович этого шепотка о себе не знает. Подобно большинству скромных влюблённых, он считает своё чувство надёжно спрятанным от чужого глаза.

Улица Лавалетты, усаженная пальмами, серебристыми оливками и пряными белыми акациями, ещё не остыла после дневной жары, но оживлена по-вечернему. Почти каждый прохожий с итальянской экспансивностью приветствует русского офицера. Впрочем, возможно, и по знакомству. С приходом в Лавалетту здешние англичане и мальтийцы непрерывно устраивают для русских гостей и героев празднества. Вечерние балы у губернатора и высших чинов сменяются приёмами у негоциантов и дворян Мальты. На каждой кавалькаде, в загородных виллах, на каждом пикнике у моря, при всяком посещении дружественных кораблей и домов, при визитах к милым дамам и прогулках с ними в лавки – кого-то представляют, к кому-то ведут знакомиться.

Перед кривым, сбегающим к порту переулком Павла Степановича окликает компания офицеров. Они идут развлекаться и укоряют в нарушении товарищества.

– Да что ты, дежурный?

– Не справится с поверкою твоей роты квартирмейстер?

– Или развод на работы изменён?

Попеременно Павел Степанович бросает смущённые взгляды на Рыкачева и Корнилова, на братьев Истоминых. И решение идти в док ослабевает.

– Там стучат, колотят, красят. Грязно, пыльно. Вымажешься ещё, продолжает Рыкачев.

– Но куда же вы собрались?

– Мы ещё не выбрали, Павел Степанович, – улыбается Корнилов, и огонёк в глазах освещает его красивое сухое лицо. – Вам, как старшему, предоставляем решать. Сегодня мисс Кинтерлей поёт в "Семирамиде".

– В "Севильском цирюльнике", – поправляет старший Истомин.

– Можно, однако, пойти к античной мистрисс Грейг, – продолжает Корнилов.

– Или к очаровательной кокетке, леди Понсонби. Там открытый бал, предлагает Рыкачев.

– Господа, в военном совете первое слово принадлежит младшему. Я с опозданием предлагаю обойтись без Женщин. Отправимся к Викари.

Владимир. Истомин вспыхивает под насмешливыми взглядами офицеров.

– Фи, в трактир! – морщится Корнилов.

– Сначала в трактир, – немедленно соглашается ветреный Рыкачев. – У Владимира губа не дура, даром, что молодой мичманок. У Викари дочери похожи на лукавых героинь пьес Гольдони: черноглазки, красотки. И там сегодня синьора Ипполита, прелестнейшая танцовщица.

В трактире за соседним столом группа офицеров "Альбиона", такая же беспечная молодёжь. Шумно сдвигают оба стола. Русские и англичане соревнуются в заказе вин, отпускают комплименты прислуживающим компании девицам Викари. Но сосед Павла Степановича, английский лейтенант, как и сам он, пьёт немного. Под общий весёлый гул они тихо беседуют.

– Нас сдружил Наварин, но он же, кажется, и поссорит, – неожиданно говорит англичанин.

– Почему? – удивляется Нахимов. – Разве имеются разногласия в отношении к греческому народу?

– Каннинг[50] умер, а наше новое правительство не радо "несчастной" победе под Наварином. Наши дипломаты считают, что Наваринское сражение нарушило равновесие на Средиземном море. Не удивляйтесь, в моей стране мало кто гордится своим великим поэтом Байроном и меньше всего тем, что он был до конца своей жизни преданным другом греков. Лейтенант медленно скандирует: