Жизнь адмирала Нахимова

Он думает: поэт, может быть, тоже здесь. Пушкин, по словам Ершова, женился и принят во дворце; куда как весело жить под наблюдением императора!

Путь к Таврической, где Нахимов снял комнату у другого охтенского мастера, не близок, и наступает утро. Идут обозы с дровами, розовыми тушами мяса, с клохчущей птицей и визжащими свиньями, стучат тележки молочников и пекарей. Дворники, позёвывая, метут улицы. Из напряжённой тишины белой ночи всё больше выступают в прозаической окраске облезлые фронтоны домов, вывески, витрины лавок.

Император… С минуты, когда на нём остановилась мысль, он сопровождает Павла Степановича на всём пути. И кажется, это он сдёрнул серебристый покров ночи с города. Дивизионный генерал, решивший, что всех лучше знает сложные задачи управления! Наслал на флот солдат, матросов взял в солдаты. Для поравнения в муштре… Его именем отдают приказания командиру "Паллады". "Государю императору угодно, чтобы фрегат "Паллада" был отделан с особым тщанием…" Положим, это форма казённых отношений. Однако же первый вотчинник может и действительно вмешаться. А не он, так начальник его морского штаба – друг царя и никакой моряк.

К концу лета Павел Степанович изводит новый сюртук и штиблеты. Одежда выгорает, пропыливается, в пятнах от разных красок и смолы. Дожди – а дождливых дней, конечно, по петербургскому режиму погоды больше, чем весёлых солнечных часов, – промачивают одежду капитан-лейтенанта насквозь и закрепляют разные пятна. На плечах, на локтях и коленках появляются заплаты – невозможно не рвать одежды, ползая в интрюме, забираясь во все закоулки корабля.

Ершов знает: если нет Нахимова на стапеле, если не маячит он беспокойно на палубе "Паллады", надо искать его неподалёку под навесом, куда свозится имущество фрегата. Там он бродит часами, ощупывает каждое рангоутное дерево, бракует стеньги и реи из-за одного сучка. Там он, как скупец, считает свои богатства – железные детали, кадки, ящики – и вновь испытывает помпы. А нет его на складе – значит, прошёл на вспомогательную верфь, где отделывают гребные суда "Паллады" – вместительный барказ, капитанский катер, ещё два катера, гичку и ял.

Ершов знает: Нахимов вернётся к нему в конторку под вечер, с парусиновым портфелем, набитым чертежами и ведомостями, долго будет мыться, расправит, разумеется, чудом остающиеся белоснежными концы воротничка – свои лиселя (единственное кокетство в туалете), и уж тогда исчислит по записной книжке жалобы и недовольства. Впрочем, с девятью из десяти таковых Ершову придётся согласиться. Зря командир "Паллады" ничего не требует.

Но бывает, что уже полдень, а капитан-лейтенанта и неизменного сопровождающего – боцманмата Сатина – нет на верфи.

Тогда Ершов подстёгивает работников:

– А ну, ребята, постараемся к завтрему зашить корпус по правому борту до ахтерштевня. Вроде сюрприз Павлу Степановичу будет. Поди, скачет он сейчас на Ижорские заводы.

И верно, пара сытых лошадок, выклянченных у портового начальства, тянет тарантас с Нахимовым, разбрызгивая грязь петербургских окраин, увязая в песке и вытягивая тяжёлые колеса из размытой глины.

– Опять этот капитан-лейтенант! – плачутся в дирекции. – Да делайте его помпы и брандспойт не в очередь, вперёд другим заказам.

Павел Степанович ставит от себя ведро водки мастеровым верфи и в июле получает капитанский катер. Тогда он начинает набеги на Кронштадт. Там предстоит "Палладе" вооружаться и там тоже растёт склад разного имущества: пушки и поворотные станки к ним, паруса и снасти. Там также и часть будущей команды.

Три месяца пробегают как один день у стапеля – колыбели рождающегося корабля. И вот "Паллада" должна сойти в воду. Павел Степанович стоит, как всегда, у стапеля, хотя длинный рабочий день окончился.

Может быть, что забыто?

Он обходит вокруг высящегося корабля, смотрит на полозья, на смазанный салом скат, на быструю реку. Кажется, всё в должном порядке – и на фрегате, и на стапеле, и на прибранной к торжеству площади верфи. Даже жёлтым песочком посыпана дорожка к помосту, в честь гостей украшенному хвоей и берёзками.

Кто-то там будет наблюдать и обсуждать его действия?.. Да, впрочем, всё равно! Вот не мало ли для остойчивости балласта? Две тысячи пятьсот пудов разных тяжестей. Если недостаточно – фрегат может перевернуться. А если много и нерасчётливо уложено – корпус переломится, даже не сойдя в воду.

– Но ведь я рассчитывал? И рассчитывал, имея опыт "Крейсера", "Азова" и "Наварина"!

– А всё же ошибка могла вкрасться.

Споря с собою, он сдвигает фуражку на затылок, чтобы не мешал козырёк, а рука тянется к записной книжке и вновь исписывает формулами листок за листком. Сидеть фрегат у форштевня должен не более одиннадцати с половиною фут, у ахтерштевня между пятнадцатью и шестнадцатью. А что получается, исчисляя вес вытесненной воды?