Жизнь адмирала Нахимова

Я вполне понимаю, что тебя обидело равнодушие некоторых твоих сотрудников к гидрографическим занятиям. Но не должно принимать это так близко к сердцу. Согласен, что для человека с возвышенными понятиями о своих обязанностях непостижимой кажется холодность к делу в других. Но, проживши на белом свете лучшую и большую половину нашей жизни, право, пора нам приобресть опытность философического взгляда, или, лучше сказать, время найти настоящую точку зрения, с которой должно смотреть на действия нас окружающих… В человеческой жизни есть два периода – в первый живём будущим, во второй – прошедшим. Мы с тобой, коснувшись последнего, должны быть гораздо более рассудительны и снисходительны к тем, которые живут ещё в первом периоде. Они живут мечтами, для них многое служит развлечением, забавой, над чем можно смеяться. Огорчаться же этим, значило бы себя напрасно убивать.

Что скажу о себе? На днях был консилиум – решили, что болезнь происходит от расстройства нервов, и присудили кормить меня арсенитом

[72]. Можешь вообразить себе, как отрадно для больного знать, что он глотает яд. Но я бы с удовольствием принимал эту отраву, если бы был убеждён, что она принесёт мне исцеление. Так нет, надежда давно перестала меня ласкать. Признаюсь, я бы отсрочил это испытание и уехал бы на совет в Дрезден, если бы Богдан Глазенап выслал мне за майскую треть моё жалованье. Он неделикатно со мной поступил. Потрудись переговорить с ним, возьми от него деньги и перешли мне с жалованьем за сентябрьскую треть, на получение которой от комиссионера Черноморского флота Коренева посылаю к тебе доверенность…

Пиши мне, ради неба, – после письма брата Сергея я ни строчки ни от кого не имею. Из Чёрного моря, кроме адмирала, никто ко мне не напишет, но его я не хочу затруднять частой перепиской. Прощай ещё раз…"

"4 февраля 1839 г.

…Сейчас получил письмо из Чёрного моря. Адмирал советует бросить мне неудачное лечение в Германии, возвратиться в Николаев и отдаться в руки Алимана, искусство которого превозносит. Нет сомнений, что если он и не так искусен, как некоторые из здешних докторов, то несравненно их добросовестнее и не станет даром кормить меня лекарствами…"

Вспомнив просьбу Рейнеке, он приписывает:

"О Стодольском можешь не беспокоиться. Полагая, что он при переезде на Чёрное море может нуждаться в деньгах, я писал об этом заранее к Путятину, и Стодольскому выдана тысяча рублей в счёт его содержания. Квартира моя и всё в ней находящееся, что принадлежит мне, поступило в полное его распоряжение.