Жизнь Антона Чехова

Антон впервые, если не считать детских лет, стал прибавлять в весе. Выпивая четыре бутылки кумыса в день, к середине июня он стал тяжелее на пять с лишним килограммов. Перебродившее кобылье молоко беспокойства его желудку не причиняло. По мнению докторов, оно укрепляло защитные силы организма, стимулируя рост доброкачественной флоры за счет угнетения туберкулезной палочки кишечника. Попробовала кумыса и Ольга, хотя и находила свой вес — 63 килограмма — избыточным. От кумыса молодоженов тянуло в сон, у них пьянели головы и обострялись чувства.

Единственной связью с миром для Антона были письма, однако вскоре вместо радости они стали доставлять ему беспокойство и огорчение. Узнав о женитьбе брата и почувствовав себя обманутой, ревнивая Маша ополчилась против Ольги: «Ну, милая моя Олечка, тебе только одной удалось окрутить моего брата! <…> Тебя конем трудно было объехать! <…> И вдруг ты будешь Наташей из „Трех сестер“! Я тебя тогда задушу собственноручно. Прокусывать горло я тебе не стану, а прямо задушу. О том, что я тебя люблю и что уже успела к тебе за два года сильно привязаться, ты знаешь. <…> Как странно, что ты Чехова…»521

Все чеховское семейство пришло в сильное смятение. Ваня, приехав в Петербург, рассказал о женитьбе Антона Мише, и тот принял Машину сторону, затаив недобрые чувства к дерзкой самозванке. В первых числах июня Ваня был уже в Ялте и пытался примирить Евгению Яковлевну и Машу со свершившимся фактом. Маша с горечью писала 6 июня Бунину: «Дорогой Иван Алексеевич. Настроение убийственное, все время чувствую никчемность своего существования. Причина этому отчасти женитьба брата. <…> Я долго волновалась, все спрашивала себя: к чему Олечке понадобилась вся эта трепка для больного <…> Конечно, боюсь, чтобы наши отношения с Книпшиц не изменились. Начала думать даже о своем замужестве и потому прошу Вас, Букишончик, найдите мне жениха побогаче и чтобы стал щедрый»522.

Ольге потребовалась неделя, чтобы найти пути к всеобщему примирению. Машу она пригласила разделить с ними житье на кумысе. Та поначалу этой идеей прельстилась, но по размышлении от поездки отказалась. Теперь она стала сомневаться и в том, что они с Ольгой смогут ужиться в Москве, как планировали раньше. «Антоша все пишет: все останется по-старому — на чертей по-старому, нужна не видимость, а мораль», — с упреком писала она Ольге. Как и доктор Альтшуллер, Маша боялась, что Ольга выманит Антона жить в Москве, тем самым окончательно загубив его здоровье. В письме к Мише Маша беспокоилась и за Евгению Яковлевну: «Она не симпатизирует Антошиной супруге, и та это знала». Двадцатого июня Ольга написала письмо свекрови: «Мне только хочется сказать Вам, что, во-первых, стремлюсь к Вам в Ялту, чтоб увидать Вас и Машу, а во-вторых, надеюсь, что встретимся мы с Вами по-хорошему»523.

Женитьба Антона многим перевернула душу. Мария Дроздова писала ему из Ялты о своих переживаниях: «Как огорчило меня известие о Вашей женитьбе, я в тот момент писала красками, и все кисти и палитра вылетели к черту. Ведь я до последней минуты не теряла надежды выйти за Вас замуж. Все я думала, это так, шуточки с другими, а мне за мою скромность Бог счастье пошлет, и вот конец моим мечтам. Как я теперь ненавижу Ольгу Леонардовну, ревность моя доходит до исступления, теперь я Вас видеть не могу <…> Она мне ненавистна, а Вы с ней вместе, всегда и навсегда»524.

Суворин, обиженный на Антона за то, что тот не известил его о женитьбе, писал Мише: «Антон Павлович меня удивил. Где он теперь? То есть адреса его как? Меньше всего я думал о том, что он женится <…> в ноябре прошлого года, когда я встречался с ним. <…> Хорошо, если он в жене найдет то, что ему нужно. А если нет? Впрочем, это лотерея. Он когда-то называл себя Потемкиным „по счастью“»525.

Впрочем, иные на новость о женитьбе Антона реагировали весьма сдержанно. Профессор Коротнев написал ему о пересеченном Рубиконе; ему вторил и Соболевский: «Вы вышли на тот берег, до которого так трудно и так редко доплыть нашему брату». Бунин выразил Антону лишь вежливое удивление.

Антон понял, что пробыть в Аксенове полный срок ему будет невмоготу, и, кое-как вытерпев месяц, собрался уезжать. Беспокойство о том, что происходит в Ялте, а также наскучившее чахоточное окружение гнали его прочь, и доктору Варавке не удалось задержать его всевозможными посулами. Первого июля Антон оставил свой автограф на полотенце, которое Варавка держал для знаменитых пациентов (потом поверх подписи делалась вышивка), и покинул Андреевский туберкулезный санаторий. В спешке он даже позабыл паспорт. Шестого июля Чеховы возвратились в Ялту. «Я хлопочу о разводе», — написал Антон Бунину, зазывая его в гости.