Жизнь Антона Чехова

«Глубоко поразили меня и оскорбили слова Ваши. „Ты не оправдал себя перед ними ни любовью, ни доверием“. Я удивляюсь, неужели же в Вашем родительском сердце нашлось так мало теплоты, что Вы не задумываясь бросили в меня незаслуженным комком грязи!! Что Вы хотели достичь этим упреком — я не знаю, но что Вы безжалостно отравили мне остатки праздников — это не подлежит никакому сомнению. Весь декабрь месяц я хворал и на праздниках стал поправляться. Упрек Ваш расстроил, оскорбил, обидел меня и встревожил <…> Сегодня я утвержден в Петербурге Начальником Привозного стола и Переводчиком Таможни. Страдания мои окончились. <…> Как жаль, что Ваш упрек пришел как раз в тот момент, когда я в первый раз вздохнул свободно».

В середине февраля Анна родила дочь. Павел Егорович свою первую внучку признать отказался и ее матери не написал ни слона. Никто из дядьев, включая Антона, не обрадовался рождению Марии (родители звали девочку Мосей). Александр жаловался, что Митрофан и Людмила не согласились быть восприемниками при крещении дочери. Митрофан не мог допустить расспросов соседей в связи с тем, что священника вызвали на дом. Отцу Федору Покровскому Людмила сказала, что Александр и Анна обвенчались в Петербурге. Александру пришлось принять условия дяди Митро-фана: ребенок должен ежедневно бывать в церкви и соблюдать посты. Людмила объявила, что Павел Егорович не позволяет им потворствовать греху. Александра все это довело до слез.

В конце февраля Антон отправил брату резкое послание, занявшее десять страниц: «Не знаю, чего ты хочешь от отца? Враг он курения табаку и незаконного сожительства — ты хочешь сделать его другом? С матерью и теткой можно проделать эту штуку, а с отцом нет. Он такой же кремень, как раскольники, ничем не хуже, и не сдвинешь ты его с места. <…> Что такое твое сожительство с твоей точки зрения? Это твое гнездо, твоя теплынь, твое горе и радость, твоя поэзия, а ты носишься с этой поэзией, как с украденным арбузом, глядишь на всякого подозрительно (как, мол, он об этом думает?) <…>Тебе интересно, как я думаю, как Николай, как отец? Да какое тебе дело?»

В Александре, как и в Коле, Антон обнаружил черту, которая вызывала у него резкое неприятие: свои высокие амбиции они сочетали с низменными поступками. Коля брался за престижные заказы — расписывать декорации для театра Лентовского в саду «Эрмитаж» или иллюстрировать Достоевского — и в результате не выполнял их, жалуясь, что его не понимают. Не пройдет и года, предсказывал Антон, как Коля себя погубит. Обоих братьев, по его мнению, сгубила жалость к самим себе. Его же звезда продолжала восходить, и 3 февраля он не без торжества писал Александру: «Становлюсь популярным и уже читал на себя критики. Медицина моя идет crescendo. Умею врачевать и не верю себе, что умею… Не найдешь, любезный, ни одной болезни, которую я не взялся бы лечить. Скоро экзамены. Ежели перейду в V курс, то, значит, finita la commedia».

Семейство Чеховых распадалось. Александр связал себя с Таганрогом. Коля съехал и поселился в отвратительных «Восточных» меблированных комнатах. Ваня весь год не выезжал из Воскресенска. Маша старалась как можно больше времени проводить на курсах или с подругами. Лишь Миша сидел дома и готовился к экзаменам на аттестат зрелости. Антон чувствовал себя свободным человеком — за исключением, пожалуй, тех дней, когда Павел Егорович ночевал дома. Тогда Антон искал убежища у художников — Левитана и Коли — или у Натальи Голь-ден, где занимался медициной или сочинительством и где никто не упрекал его в чрезмерном расходовании керосина. А между тем несостоятельный должник наставлял сыновей в правильном обращении с финансами: «Коля и Антоша, вот Вы довели до последнего дня, я Вам говорил несколько раз, что 10 руб. нужно приготовить за квартиру, Вы знаете, что откладывать нельзя, а я люблю Аккуратность. Вы меня поставили в неловкое положение. Краснеть пред хозяином не в моих летах, я Человек с Характером, положительный. Лучше себе отказать в чем-нибудь, а долги вовремя обязательно надо платить»69.

Глава двенадцатая

Смерть Моси

1883–1884 года