Жизнь Бальзака

В то время главным спутником Бальзака был Эжен Сю, ставший одним из прототипов Анри де Марсе, образцового денди из «Человеческой комедии». С помощью Сю Бальзак познавал жизнь, хотя зачастую больше наблюдал, чем принимал непосредственное участие в событиях. Задолго до того, как Сю стал автором бесконечных романов с «социалистическим» подтекстом, которые многие сравнивали с произведениями Диккенса, он был настоящим денди, любившим окружать себя восточной обстановкой. Тогдашние денди носили халаты и курили кальян. Задолго до клиники Берри Форда вошло в моду лечиться от какого-нибудь пристрастия – и чем оно экзотичнее, тем лучше. Сю выбрал для себя опиум; похоже, свое модное хобби он разделял с ничего не подозревающим Бальзаком. В полном галлюцинаций «Путешествии Парижа на Яву», опубликованном в «Ревю де Пари» в ноябре 1832 г., и позднее, в «Трактате о современных излишествах» в 1839 г., Бальзак описал, какое действие на него произвела первая выкуренная сигара. Сю решил покончить с «девственностью» Бальзака в области курения. «Он заставил меня выкурить две сигары», и табак вскоре возымел действие:

«Мне казалось, что лестница сделана из чего-то мягкого… Я занял место на балконе… Душа моя была пьяна. Вместо “Сорокиворовки” Россини я услышал фантастические звуки, которые идут с небес и достигают слуха женщины в мистическом трансе. Музыка доходила до меня через сияющие облака, лишенная всех несовершенств, которые содержат человеческие слова, и наполненная божественным смыслом, какой вкладывают в нее чувства художника. Оркестр казался одним огромным инструментом, в котором шла какая-то непонятная механическая работа, ведь я различал только шеи двойных басов, рыдания струнных, золотые изгибы тромбонов, кларнетов, отверстия для пальцев, но не самих музыкантов. Только один или два неподвижных напудренных парика и два раздутых лица, перекошенные в отвратительных гримасах.

“От этого господина пахнет вином”, – прошептала женщина, чья шляпа касалась моей щеки.

“Нет, мадам, это запах музыки”»⁴⁶⁹

.

Оргии – не просто любимое времяпрепровождение Бальзака в свободное от работы время. Они доказывают, что «Шагреневая кожа» вовсе не так фантастична, как кажется вначале. С одной стороны, Бальзак стремился войти в сливки парижского общества, так как ему претили степенные, ограниченные литературные салоны вроде салона его друга Шарля Нодье при библиотеке Арсенала. В таких местах, писал Бальзак, можно быть уверенным, что вами будут восхищаться самым правильным

образом, поставив вас за более высоким субъектом, чтобы пришлось подниматься на цыпочки, и осыплют вас правильными комплиментами: «колоссальный», «восхитительный» и т. д. «В дискуссии оброните слово “актуально”, затем помешайте огонь в камине и больше ничего не говорите. На следующий день все будут повторять слово “актуально”, нисколько не задумываясь над тем, что оно значит»⁴⁷⁰

. С другой стороны, в общении Бальзака прослеживаются признаки профессиональной целесообразности. Трата денег считалась лучшим способом оплатить долги. Искушенный приятель Рафаэля внушает ему, что беспутный образ жизни – своего рода «политическая система»: «Стиль жизни человека, который проматывает состояние, может быть своего рода спекуляцией; его капитал вложен в друзей, удовольствия, покровителей, знания»⁴⁷¹. Сам Бальзак часто высказывался сходным образом, хотя в романе, в общем, осуждает подобные взгляды. Он уверял, что вынужден погрузиться в салонную жизнь Парижа, потому что чем больше людей он узнает, тем солиднее его репутация и тем больше денег может он заработать. При этом он начал сорить деньгами. Так, он расширил свое жилище на улице Кассини, сняв в сентябре 1831 г. еще одну часть дома. Ему понадобилась конюшня и сарай для новой кареты. Он приобрел пару лошадей, которым дал клички Смоглер и Британец. Кроме того, он нанял двоих слуг, Леклерка и Паради, последнего, скорее всего, за фамилию («паради» означает «рай»), и кухарку по имени Роза, искуснейшую повариху, то, что французы называют cordon bleu. При этом Розе поручалась унылая задача кормить человека, который днем питался в гостях, а дома на ужин съедал одно яйцо⁴⁷².