Жизнь Бальзака

Трость Бальзака даже стала источником вдохновения для романа Дельфины де Жирарден, которая попыталась помирить Бальзака со своим мужем, предложив им завести роман. «Трость г-на де Бальзака» – глупый романчик, в котором «огромный» талисман делает Бальзака невидимым⁶⁹⁴. (Представлению о фаллических символах лишь предстояло внедриться в мнение публики.) Бальзак обо всем написал Эвелине: «Вы должны меня извинить, но, похоже, тростью заинтересуются мои биографы»⁶⁹⁵. Невольно вспоминается хилый молодой человек в бальзаковских «Первых шагах в жизни» (Un Début dans la Vie, 1842), «завороженный» «элегантной тростью» своего спутника с золотым набалдашником. Но даже гении, которые начинают жизнь в бедности, продолжает Бальзак, склонны к такому ребяческому восторгу

⁶⁹⁶. Бальзак наслаждался славой и удачей очень по-вотреновски, издеваясь над человеческой глупостью и проводя опыты над теми «семью или восемью сотнями дураков, которые и составляют общество»⁶⁹⁷. Опыт прошел с большим успехом. Вдова Бенжамена Констана пригласила его на чай, чтобы она могла восхититься его «престижным талисманом, который приковывает к себе все взоры»⁶⁹⁸

. Трость сопровождала Бальзака в австрийское посольство, где иностранные дипломаты смотрели на него «как на зверя из далекой земли»⁶⁹⁹.

В одном отношении трость в самом деле придала ему невидимости. Лицо и фигура Бальзака начали появляться в газетах в то время, когда сам он начал удаляться от светской жизни. Крохи, представлявшие «интерес для биографов», были лакомыми кусками, которые он бросал журналистам и любителям скандалов. Бальзак представлял себя Алкивиадом, который отрезает хвост своему псу, чтобы афиняне не нашли у него других недостатков: «Они смеются над моим животом! Прекрасно! Вот и все, над чем им придется смеяться»⁷⁰⁰.

1835 год стал годом «откровенной роскоши и тайных лишений» – фраза, которую легко применить ко всей Франции. Бальзак превратился в признак времени. Подобно Вотрену, он представлял себя продуктом государства, пытавшегося подмять под себя граждан, вместо того чтобы создать общество для народа и таким образом позволить редким исключениям подняться над ним⁷⁰¹. Несмотря на все кажущиеся увеселения, его светская жизнь – выдумывание курьезных историй о себе – доказывает его крайний цинизм в отношении общества. Цинизм этот разделяли самые его здравомыслящие персонажи, как положительные, так и отрицательные. В отличие от Диккенса Бальзак не считает добродетель или сентиментальность достаточным предлогом для невежества. И злодей Вотрен, и похожая на святую мадам де Морсоф делятся со своими протеже одним и тем же бесстрастным взглядом на общество⁷⁰²

. Они словно сообщают им некий свод по большей части неписаных законов. Выучи эти законы, обрати их к своей выгоде и держи свою истинную суть скрытой там, где она еще способна сохранить чистоту. «Ворвитесь в эту человеческую массу как пушечное ядро или вползите туда, как чума»⁷⁰³. Бальзак жестко дрессировал своих молодых секретарей, тем самым готовя их к жизни в обществе. Разумеется, ему нравилось передавать другим собственный опыт и наблюдать за последствиями, подчас катастрофическими. Но помимо того в нем говорило отцовское желание собрать вокруг себя новую семью и подготовить своих учеников к жизни в мире, разделившем человечество «на обманщиков и обманутых»⁷⁰⁴. Именно здесь Бальзак наиболее нравоучителен и деспотичен. Нравственное влияние, передаваемое через дружбу, всегда будет для него важнее литературных подражаний. Кроме того, он не сомневался в том, что сам он как писатель неподражаем.

1835 г. отмечен еще одной переменой, которая как будто убирает последние нити страховочной сетки между воображением и действительностью. К тому времени сохранение тайного «я» стало более чем просто арьергардным боем. В письмах к разным конфидентам – ни одному из которых он не доверял целиком – Бальзак без конца рассказывает о «своем истинном “я”». Труд всей его жизни задуман и расчислен; но как же сам человек, который должен был создать шедевр? И как же его основные мотивы к написанию? Бальзак по-прежнему оставался холост, по-прежнему сидел в долгах и по-прежнему проводил за письменным столом до восемнадцати часов в день. Создается впечатление, что Бальзак слишком открыт и просто не может сомневаться и колебаться. И все же иногда он задавался вопросом, что труд делает с его личностью. Время от времени он упоминает странное чувство, что его судьба предрешена где-то в другом месте, «что со мной случается что-то хорошее или плохое, что должно случиться, а я не там, где я должен находиться». «Друзья часто видели, как я бледнею, услышав звонкое щелканье хлыста; они видели, как я подбегаю к окну, и спрашивали, что случилось. Потом я возвращался за стол и еще несколько дней дрожал и бывал подавлен»⁷⁰⁵.