Жизнь длиною в лето. Книга первая (СИ)

- И я. За своё глупое терпение и трусость получила никчёмного мужика. Так что мне тоже гордиться особо нечем. А то, что я высказала сейчас, хотелось поведать твоей матери. Уж больно обидно за Машу, за то, что бросили её одну, не помогали, а она никогда не жаловалась и всё время оправдывала дочку, зятя, внуков. Она вас любила, а вы пожалели для неё крохи радости.

На это Кармель нечего было возразить.

- Наверно, нашу семью поразила душевная глухота. Больше ничем не могу оправдаться. - Она неожиданно для себя разрыдалась в голос.

Баба Маня тоже всхлипнула.

- Вот и оплачь бабушку. Пусть её душа согреется. Ну и ты меня извини, напала на тебя, как стервятник, всю твою семью прополоскала, дура старая. А у Маши душа безгрешная, - баба Маня спохватилась и добавила тихо: - была. Никак не привыкну, что её больше нет. Вот ведь...тихая, незаметная и просить не надо, всегда на помощь первая приходила. А не стало, и словно часть себя потеряла. Ты побеседуй с бабушкой-то, а я к своим пойду. - Старушка с трудом поднялась и медленно побрела между могил.

На душе Кармель стало тяжело, на память вдруг пришли картинки из прошлого. Она много лет не вспоминала о поездках к бабушке в детстве.

Первый раз мать оставила Кармель в деревне, когда девочке исполнилось четыре года. То своё гостевание она не помнит, а вот все последующие пребывания в Захарьино остались в её памяти самым счастливым и беззаботным временем детства и юности. Бабушка Маша разрешала строить в саду шалаши, давала для внучки и её подружек коврики и покрывала, чтобы они создавали уют в своих зелёных домиках. Она никогда не ругала за разбитые блюдца, служащие тарелками для девчонок, безропотно смотрела показы мод, на которые сама же и давала Кармель свои старые платья, куски материала и обрезки тюли. Откладывала все дела, чтобы посмотреть концерт неугомонных писклявых артисток, ни у Кармель, ни у Марины с Ольгой не было ни голоса, ни слуха, но это не мешало им регулярно устраивать выступления в саду. Бабушка не отказывалась пробовать еду, приготовленную малолетними поварихами, из крапивы и недозрелых ягод.

Часто Кармель вместе с бабушкой пекла пироги и ей разрешалось сделать свой собственный маленький пирог. Бабушка любую работу превращала в увлекательную игру, приносящую удовольствие. На огороде они из плена коварных сорняков освобождали свёклу и морковку, спасали красавицу кукурузу от злого захватчика пырея. А ещё Кармель обожала снимать яблоки с дерева, бабушка придумала забавный способ. На длинной бамбуковой палке, бывшем удилище, она приспособила обрезок пластиковой бутылки, яблоко сшибалось с ветки в банку и целёхоньким отправлялось в ящик. Даже мытьё пола оказывалось непростым действием и проходило под лозунгом "Смерть микробам от мыльной пены". Самотканые дорожки развешивались на заборе подышать, окна протирались до блеска - это открывались глаза дому. После уборки Кармель с бабушкой ходили босиком по комнатам и наслаждались свежестью.

Кармель снова посмотрела на фото молодой бабушки, выискивая знакомые черты. Глаза! Их выражение не изменилось. Радостно-удивлённое отношение к миру. Да, бабушка умела наслаждаться мелочами: ясной погодой, вкусным чаем, красивым цветком, хорошо выстиранным бельём, новой птичкой, появившейся в саду. Только сейчас, сидя у могилы, она поняла: бабушка очень любила их всех, если ни разу ни в чём не упрекнула. А уж она в детстве просто купалась в её любви. Память услужливо подкинула новое воспоминание. Кармель ободрала плечо, играя в "Казаки разбойники", бабушка, обрабатывая ссадину, несколько раз прикоснулась губами к плечу внучки, приговаривая: "Дятел на дереве сидит, а у моей ласточки больше не болит". При чём тут дятел Кармель не понимала, однако плечо стало саднить меньше. Её пышные кучерявые волосы бабушка терпеливо распутывала и никогда не дёргала, как это делала мама, стараясь быстрее заплести ей косы.

Кармель вытерла слезы, покосилась на мрачную громаду памятников, на чёрную матовую плитку, уложенную вокруг могил, на снимок, на котором улыбалась женщина, совершенно не похожая на её бабушку и почувствовала сильное раздражение. Тут бы поставить небольшой памятник из светлого камня, сделать искреннюю надпись, поместить более позднее фото. Зачем только мама поставила это мраморное уродство на могилах своих родителей? Высоко в белёсом небе звонко запела птица, Кармель подняла голову, пытаясь разглядеть певца. Глаза сразу заслезились от яркого света.