Жизнь Фениксов

— Это она ревнует, что ты красивая, — объясняла Лилька причину забывчивости старшей медсестры. — Свои-то волосы она пергидролем красит.

И было непонятно, как такая веселая девчонка, как Лиля, могла заболеть.

Женька Груздева была из детдома. Родители от нее отказались, когда поняли, что с ней что-то не так: Женька всегда держала прижатой к себе неестественно вывернутую и согнутую в локте руку, ходила, раскачиваясь. На развитие травма повлияла тоже. Лицо Женьки — первое, что они видели, выйдя из комы: она сидела возле кровати и следила, чтоб не закончился раствор во флаконе капельницы, могла, если нужно, ее снять, гладила по руке:»Все хорошо! Все теперь хорошо!» Женя была их старше, девочка-женщина: на развитом округлившемся женском теле — маленькая, коротко, как у мальчишки, стриженная, голова. Ее выписывали и отправляли в детдом, а через несколько недель она с приступом поступала обратно. Так и жила. В больнице ей было лучше: здесь ее все знали, любили и жалели. За время каждого своего пребывания в отделении, она «прибарахлялась»: мамы «старожилов» уже ее знали и приносили платья, кофточки, юбки, но всему этому она радовалась до первой помывки в детдоме: когда возвращалась из душа — вместо обновок лежали уже чьи-нибудь старые вещи. Женька пела, красиво, чисто и волнующе. Неизвестно, кто и когда сочинял эти песни, но послушать их собирались со всего отделения. Когда они были помладше, то искренне считали, что если бы родители Женьки знали, как красиво она будет петь, то ни за что не отдали бы ее в детский дом. Женька раскачивалась в такт и пела про любовь:

— Они дружили с самого детства

Когда еще были детьми…

И часто-часто они клялися,

Что не забудут о любви…

Семнадцать лет мальчишке стало

И он в пилотчики пошел.

В машине звездной поднялся в небо

И счастье таи себе нашел…

Подобные тексты тогда никого не смущали, они ведь были про «настоящую любовь»:

Ах, ты не любишь,

Ну и не надо!

Я все равно тебя люблю…

Ну что мне стоит

Подняться в небо

И сделать «мертвую петлю».

Все они мечтали о любви, Верили, что любовь- такая же честная, как и смерть, приходит ко всем. Она найдет тебя среди тысячи здоровых девчонок. Часто любовь и смерть приходили вместе. Саня вспоминала хрупкую большеглазую Марину:

— Мне перед тем, как сюда попасть, привиделась огромная серая кошка — сидела у меня в ногах и смотрела на меня. Я даже не знаю, сон это был или явь. Бабушка сказала:»Это болезнь твоя…»

Марина умерла, вынашивая своего ребенка. В девятнадцать лет. «Смерть посетила твой дом, и я видела, как она скрылась с твоим малюткой. Она носится быстрее ветра и никогда не возвращает, что раз взяла!». Многие из них постепенно «сходили с дистанции».

Маргарита Львовна была дежурной медсестрой на их посту. Красивая, но злая, с пышными золотистыми локонами и всегда с модным маникюром, который она с удовольствием демонстрировала другим медсестрам, поясняя, что сделала его специально для вчерашнего «ну просто незабываемого свидания». Саню она не взлюбила с первого взгляда. Во время сончаса спать никому не хотелось: на улице стояла жара, цвели яблони под окнами и всем хотелось на улицу — гулять. Младшие девочки переговаривались и хихикали, перебегали, пригнувшись, от одной кровати к другой. Марго распахнула дверь палаты:

— В чем дело? Что вы здесь за балаган устроили? Взрослые уже телки, а ведете себя как малолетки. Что ты смотришь на меня, Суворова? Тебе не понятно, что в сончас нужно спать, а не мешать другим? Встань постой, чтоб в голове прояснилось.

Это повторялось в каждое дежурство Маргариты Львовны. Соня Геллер, бледная горделивая девочка, всегда державшаяся особняком, насмешливо заявила:

— В сончас вы все можете хоть на ушах стоять, все равно «в караул» Суворову выставят.

Вопрос: «А когда меня уже выпишут?» задавался детьми лечашему врачу каждый день, и Саня не была исключением:

— Раиса Михайловна, когда я пойду домой?

— Ну, дружочек мой, вот анализы сдадим — если будут хорошими, то на следующей неделе — может быть.

— А она и так уже в отличной форме, почти каждый день ведь тренируется — «в карауле» на сончасе стоит, — сказала Наташка.

— В каком еще «карауле»? — нахмурилась Раиса Михайловна.

— А ее Маргарита Львовнна во время сончаса ставит возле кровати.

Экзекуции прекратились, Марго оставила Саню в покое, но провожала «тяжелым» взглядом.

В один год на их этаже затеяли ремонт, и отделение перевели этажом ниже. Здесь тоже работал медбратом будущий врач, но только гораздо красивее Спиридона, и Света Коц, наконец-то вдосталь им налюбовавшись, заявила:

— Я выйду замуж только за такого, как он! Хорошенький! — наклонила голову набок, соединила руки перед грудью в кольцо и захлопала воображаемыми ресницами — как кукла Суок.

— Смазливый, — презрительно заметила Наташка. — Быть ему Мальвиной.

Ночью они с Наташкой ходили по подземному переходу в соседний больничный корпус — сдавать анализы крови, и наткнулись в одном из поворотов на Мальвину и медсестру из того же отделения — медсестра в спешке запахивала халатик, колпак съехал набок.