Сложные идеи Ницше казались Гитлеру бесполезными, но простые лозунги и понятия вроде сверхчеловека, «воли к власти», «морали господ», «белокурой бестии» и «по ту сторону добра и зла» можно было использовать по своему усмотрению. Пианист Гитлера Эрнст Ганфштенгль, который как минимум однажды сопровождал его в архив, беспощадно, но метко описывал своего фюрера как бармена, который брал все, что годилось для смешивания отравленного коктейля геноцида [45]. Ницше был далеко не единственным философом, с которым обошлись подобным образом. Гитлер выдирал цитаты в поддержку антисемитизма, национализма и превосходства немецкой расы из Канта и других философов. Как отмечал Ганфштенгль, «как Робеспьер нашинковал гильотиной учение Жан-Жака Руссо, так и Гитлер с гестапо применили схожий трюк политического упрощения к противоречивым теориям Ницше» [46].
Но даже в то время, когда архив был полон пропагандистов и словоблудов, узурпировавших слова и смысл работ Ницше, и среди нацистов встречались те, кто понимал всю абсурдность продвижения партией его идей. Эрнст Крик, выдающийся идеолог партии, саркастически отмечал, что из Ницше вполне мог бы получиться ведущий идеолог национал-социализма, если бы тот был социалистом, националистом или хотя бы сторонником расовой чистоты [47].
В 1934 году Гитлер прибыл с визитом на виллу Зильберблик вместе с Альбертом Шпеером, главным архитектором и создателем помпезной архитектуры Третьего рейха. К радости Элизабет, Шпееру был поручен проект мемориала Ницше. Муссолини тоже внес свой вклад, прислав гигантскую греческую статую Диониса.
Элизабет скоро должно было исполниться 90 лет. Большую часть времени она проводила в постели, слушая, как ей читают «Майн кампф». За девять дней до смерти она написала про Гитлера: «Если бы кто-то знал этого великого, поразительного человека так же хорошо, как я, он бы не смог не полюбить его» [48].
Смерть была милосердной к Элизабет. Она заболела гриппом и умерла спустя несколько дней, 8 ноября 1935 года, мирно и безболезненно. Она умерла так же, как жила, без тревоги и сомнений в самой себе. Ей всегда удавалось убедить себя в том, что ее представления соответствуют реальности, и она умерла в счастливой уверенности, что брат любил ее больше всех. Кроме того, она искренне считала, что прославила его в веках. Это она, а не Ницше, создала архив. Это ее, а не брата выдвинули на Нобелевскую премию. Это ей, а не брату присудили почетную степень старейшего Йенского университета. Это она руководила широчайшими продажами книг. Это она, а не брат, была удостоена дружбы наиболее высокопоставленного человека страны – самого канцлера Германии.
Гитлер сидел в первом ряду в зале архива, где для прощания было выставлено тело Элизабет. Он возложил огромный помпезный венок и торжественно выслушал непомерные панегирики, восхвалявшие Элизабет как одну из жриц Вечной Германии – второй была Козима Вагнер. Элизабет бы очень польстило такое сравнение. Гитлер не так часто позволял фотографировать себя в грусти, но по этому поводу разрешил.
«Я напуган, – писал Ницше, – мыслью о том, что абсолютно непригодные люди и ничего не понимающие профаны однажды станут ссылаться на мой авторитет. Это мука для любого великого учителя в истории человечества, – знать, что под влиянием обстоятельств он может стать как благословением, так и бедствием» [49].
У Ницше никогда не было желания стать во главе политического течения. Ирония ситуации с присвоением нацистами его идей заключалась в том, что в человеке Ницше интересовало сугубо индивидуальное, а не стадное, независимо от того, политика или религия пыталась пасти это стадо.
Ницше называл человека «больным животным», поскольку у него все есть, но он все равно исполнен ненасытной жажды метафизического, которую никак не может утолить. Многие современники Ницше для удовлетворения этой жажды обратились к науке и дарвинизму, но, как отмечал сам Ницше, смысл науки не в религии, а эволюция далека от морали. «Хорошо» и «плохо» для эволюции соответствуют всего лишь «полезному» и «менее полезному», что никак не соотносится с моралью и этикой. Утверждение Ницше «Бог мертв» говорит о том, что замалчивалось в век, не желающий признавать очевидное. Законы, существующие на протяжении последних двух тысяч лет цивилизации, без веры в божественное не имеют никакого морального авторитета.
Что случится, когда человек откажется от морального кодекса, на котором была выстроена вся его цивилизация? Что значит быть человеком, не прикованным к центральной метафизической цели? Может ли образоваться смысловой вакуум? Если да, то что может его заполнить? Если будущей жизни нет, окончательный смысл остается лишь здесь и сейчас. Давая власть жизни без религии, человек должен сам взять на себя ответственность за свои поступки. И все равно Ницше видел, как его современники продолжают лениво существовать в подобии компромисса, отказываясь изучать собственную безликость, не решаясь ударить молотом по идолам, чтобы понять, правдив ли их звук.