Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

– Я очень хорошо вас понимаю, – задумчиво ответил император Иосиф II, – моя уступчивость во время завоевания Крыма заставляет вас думать, что я соглашусь на новые завоевания. Вы ошибаетесь: я искренно желаю сохранения мира. Занятие Крыма русскими меня не тревожило: единственным последствием этого было умирение турок. У них была отнята возможность начать наступательную войну. К тому же я находил в этом свои выгоды. Во-первых, мои владения защищены от нападения турок, так как турки должны опасаться русских войск и флота, которые из Крыма могут напасть на них с тыла. Далее, я имел уверенность, что разъединю двор петербургский с берлинским и лишу прусского короля могущественного его союзника. Вот что, собственно, побудило меня заставить турок уступить Екатерине Крым. Но теперь совсем другое дело. Я не допущу русских утвердиться в Константинополе. Для Вены, во всяком случае, безопаснее иметь соседей в чалмах, нежели в шапках. Впрочем, этот замысел, возникший в пламенном воображении императрицы, неисполним. Если бы достаточно было одного ее указа, чтобы занять Константинополь и короновать внука ее Константина, то ей невозможно будет устоять против турецких сил, сосредоточенных в Малой Азии, и против других государств, если они возьмут сторону мусульман. В таком случае она вынуждена будет сосредоточить в одном месте всю свою армию, оставить без войска почти половину своей империи и даже переместить столицу.

– В самом деле, – согласился граф де Сегюр, – мне кажется, что можно успокоиться насчет безопасности Константинополя, сохранение которого одинаково важно как для венского, так и для французского двора. Но в то же время при виде всех этих огромных предприятий нельзя не подозревать другого, более правдоподобного предприятия, чем распространение русских пределов до Днестра. Если эта попытка осуществится, то непременно возгорится война, чрезвычайно вредная для нас. Но я надеюсь, что, по благоразумию своему и по дружбе к королю, Австрия будет действовать миролюбиво и примет нужные меры для предупреждения несогласий. Думаю, что король может на нее положиться, потому что если, во время завоевания Крыма, он убеждал Порту уступить этот полуостров России, то делал это для спокойствия и политических выгод своего зятя и союзника.

– Я сделал, что мог, – сказал Иосиф II, – но вы сами видите, государыня увлекается. Надобно, чтобы турки пошли навстречу требованиям, им предложенным. Если они отказом вооружат императрицу против себя, то кто может воспрепятствовать ей отомстить и взять у них несколько городов? У нее огромное, бодрое, неутомимое войско. Оно пройдет, куда она захочет… Вдали от столицы пробивают дороги, устраивают пристани, строятся на болотах, воздвигают дворцы, разводят парки среди степей, и все это делается без платы, без покрова, иногда без пищи и всегда без ропота. Из всех монархов Европы императрица одна только действительно богата. Она много повсюду издерживает и не имеет долгов. Ассигнации свои она оценивает во сколько хочет. Если бы ей вздумалось, она могла бы ввести кожаные деньги. Между тем Англия обременена своими бумажными деньгами. Франция публично признала расстроенное положение своих финансов. А я едва могу покрыть издержки на поселения в Галиции и новые крепости, которые там строятся.

– Ничего с этим не поделаешь, все эти затруднительные обстоятельства, – согласился де Сегюр, – тем более должны побудить вас всячески избегать разорительной войны.

«Здесь, где тому назад три года не было ничего, – писала Екатерина II барону Гримму из Севастополя 23 мая 1787 года, – я нашла довольно красивый город и маленькую флотилию, довольно живую и бойкую на вид; гавань, якорная стоянка и пристань хороши от природы, и надо отдать справедливость князю Потемкину, что он во всем этом обнаружил величайшую деятельность и прозорливость. Турецкий флот, который стоит приблизительно в шестистах верстах отсюда, еще не показывался; увидим, явится ли он сюда, сделать высадку и выгнать нас отсюда, как предсказывают в газетах. Граф Фалькенштейн, по-видимому, очень доволен всем виденным».

6. Вторая Русско-турецкая война

В Петербурге известия из Константинополя и Парижа воспринимались с беспокойством. Совсем недавно, как только в 1779 году родился внук Константин, Екатерина II думала о «греческом проекте» как о государственной политике, а о короновании внука как о высшем достижении своей власти. Но столько препятствий возникло на ее пути… Она надеялась, что все христианские европейские страны поддержат ее устремления, но ошиблась. Южные христианские народы оставались под турецким владычеством. С Людовиком XVI установились добрые отношения. Павел Петрович и Мария Федоровна восторженно отзывались о французской королевской чете, о французских принцах и придворной аристократии. Казалось, все наладилось. Но внешняя политика – дело сложное и противоречивое, столько подспудных, незаметных для постороннего глаза движений происходит там…