Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Главная трудность состояла в том, чтобы приготовить к катастрофе великого князя Александра. Я один мог иметь на него желаемое влияние, и потому необходимо было или заручиться мной, или удалить меня. Екатерина, зная доверие и любовь ко мне своего внука, желала меня испытать. Она неожиданно потребовала меня к себе 18 октября 1793 года. Граф Салтыков, очевидно посвященный в тайну, был озадачен вопросом моим о цели приглашения и отвечал мне: «Я желал бы, чтобы сама государыня объяснила вам, в чем дело».

Разговор мой с императрицей продолжался два часа; говорили о разных разностях, и время от времени, как бы мимоходом, государыня касалась будущности России и не опустила ничего, чтобы дать мне понять, не высказываясь прямо, настоящую цель свидания. Догадавшись, в чем дело, я употребил все усилия, чтобы воспрепятствовать государыне открыть мне задуманный план и вместе с тем отклонить от нее всякое подозрение в том, что я проник в тайну. К счастью, мне удалось и то и другое. Но два часа, проведенные в этой нравственной пытке, принадлежат к числу самых тяжелых в моей жизни, и воспоминания о них отравляли все остальное пребывание мое в России.

Хотя совещание окончилось самым любезным образом, однако же, опасаясь дальнейших объяснений, из которых я не мог бы никоим образом выпутаться так же счастливо, я более, чем когда-либо, сосредоточился в самом себе, осудив себя на строгое уединение. Екатерина два раза укоряла меня за это; но, видя, что я упорствую и являюсь ко двору только для занятии со своими учениками, убедилась, что я вовсе не расположен к той роли, которую мне предназначали».

После этого Лагарп стал более внимательным к отношению Павла Петровича с сыновьями, видел грубые выходки отца (дети порой жаловались на отца), но учитель большее внимание уделял тому, что с выгодной стороны отличало поступки Павла. Лагарпа удивляло и другое, почему так яростно обвиняют его в карбонаризме, и ломал голову, как бы предупредить Павла Петровича о существующем против него заговоре, он не чувствует, что он окружен шпионами и злонамеренными друзьями. Екатерина II вполне могла уволить Лагарпа, но только через год эта нравственная пытка закончилась. 23 октября 1794 года, прервав занятия с князьями, граф Салтыков сообщил, что великий князь Александр женится, а Константину предстоит заниматься военными делами и потому к концу текущего года занятия должны прекратиться.

Александр, узнав об этом, бросился обнимать своего учителя, как свидетельствуют источники, проливая слезы. 31 января 1795 года последовал рескрипт императрицы, по которому Лагарп стал полковником, был уволен со службы, награжден пенсией и тысячей рублей на дорогу. Но тайна о государственном перевороте в России не оставляла его, она терзала его душу, он не мог просто уехать из России не повидав цесаревича Павла Петровича. Лагарп знал, что Павел Петрович считает его якобинцем, которых он презирал и ненавидел, хотя Лагарп был человеком своей эпохи, человеком честным, просвещенным, любившим свободу и ненавидевшим монарший деспотизм. Эти идеи впитали и его ученики, юные великие князья России. Лагарп обратился с письмом к цесаревичу. Павел Петрович назначил время для приема в Гатчине. 27 апреля 1795 года состоялась встреча, в ходе которой Фридрих де Лагарп убедил Павла Петровича изменить отношение к сыновьям, стать добрее и иметь к ним полное доверие, обращаться к ним непосредственно, прямо, а не через третьих лиц. Павел Петрович понял главную цель визита Лагарпа и сердечно благодарил его за добрые советы.