Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Император Александр известил все европейские государства о том, что в 1767 и 1773 годах Россия уступила королю Датскому свои владения в Голштинии, получив за это графства Ольденбург и Дельменгорст, которые и образовали Ольденбургское герцогство, принадлежавшее гольштейн-готторпскому дому, то есть русским императорам. И требует справедливого решения возникшего конфликта на основе принципов международного права.

За последние годы не было случая такого неповиновения императору Наполеону, а потому герцог Кадорский стал искать пути примирения с русским послом князем Куракиным.

– Ольденбург уже почти тысячу лет принадлежит дому, ныне царствующему в России, – настаивал князь Куракин.

– А за тысячу лет пред сим Карл Великий владел Гамбургом и всею окрестною стороною, в том числе и Ольденбургом, – отвечал герцог Кадорский. – Надо покоряться, князь, неизбежной силе обстоятельств. Небольшие государства не могут сохранить своей самобытности, коль скоро она не согласна с выгодами великих держав.

– Я представляю, герцог, не малое государство, а Россию. Император Александр повелел мне вручить французскому правительству декларацию – формальный протест против нарушения существующих трактатов.

– Наполеон против этой декларации, – не согласился герцог Кадорский. – Он считает ее несообразной с чувством дружбы, которую он питает к вашему императору. Эта декларация не может быть полезной в наших отношениях. Она лишь подтвердит слухи о близком разрыве России с Францией.

Декларация так и не была представлена императору Наполеону.

Как-то встретившись с флигель-адъютантом Чернышевым, Наполеон упрекнул Россию в том, что она не приняла новых торговых постановлений, введенных французами. Чернышев передал этот разговор русскому правительству. По поручению императора Александра граф Румянцев тут же направил князю Куракину сообщение для французского правительства: «Что касается до принятия торговых уставов иностранного тарифа, без соотнесения его с источниками и развитием народного богатства собственной страны, Его Величество не решится на это никогда. Это было бы нерадением о благе своих подданных и ослабило бы народную преданность, которою Государь дорожит и на которую имеет право. Великая Держава, соблюдая и великие пользы, должна действовать самостоятельно, как в пределах собственных, так и в сношениях теснейшей дружбы с другими государствами» (из письма графа Румянцева от 24 ноября 1811 года. Архив Министерства иностранных дел).

Но главная интрига Наполеона против России заключалась в ином: Наполеон своими тайными действиями затруднял России заключение мира в затянувшейся войне с Турцией.

В предварительных переговорах с турецкими уполномоченными выяснилось, что турки готовы заключить мир без территориальных уступок.

«Император принял уже некоторым образом обязательства перед своими подданными и в глазах целой Европы, – писал граф Румянцев графу Каменскому 8 августа 1810 года, – присоединить к России Молдавию и Валахию и потому не может отменить эти условия. Положение дел в Европе чрезвычайно благоприятно к достижению нашей цели. Наполеон крайне озабочен поражениями своих войск в Испании и при каждом случае уверяет Россию в дружбе. Австрия, не взирая на женитьбу Наполеона на эрцгерцогине Марии-Луизе, тайно изъявила желание пребывать с императором Александром в прежних, самых искренних сношениях».

Наполеон дал аудиенцию русскому чрезвычайному послу, министру внутренних дел России, князю Алексею Борисовичу Куракину, который прибыл из Петербурга, чтобы поздравить императора с бракосочетанием. Разговор начал он со своего выступления в законодательной палате 3 декабря 1809 года:

– В моем послании законодательной палате я, князь, выразил ясно мое удовольствие, что Россия приобрела Финляндию, Молдавию и Валахию. В настоящее время я предписал моему посланнику в Константинополе объявить Порте, чтобы она забыла и думать об этих княжествах, что Россия не может и не должна их возвращать и что упорство в этом случае ни к чему не приведет, кроме бесполезной потери людей.

А через несколько недель Наполеон, прощаясь с князем, повторил эту фразу: