Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

– Хотя последние известия из Константинополя уведомляют, что султан ходил в мечеть и сам намерен отправиться к войскам, это не может иметь никаких последствий. Султан – молодой человек, слабый и ограниченный, в войсках нет никакой дисциплины, в управлении господствует совершенное безначалие. Между нами будь сказано: я не люблю турок, но если бы в их главе находился человек, способный возбудить их прежние свойства, то, быть может, он возродил бы этот народ. Но при теперешнем расстройстве, в котором находится Турция, ей нужен только мир, и я уверен, что отъезд султана к войскам предположен именно с целью начать мирные переговоры. Не подлежит сомнению, что вы заключите мир уже в этом году, лишь только я объявлю, что признаю княжества собственностью России. Я не изменю своего мнения, хотя, говоря таким языком с Турцией, я могу потерять влияние, которое имею на эту страну. Вы отняли у французов и австрийцев те привилегии, которыми они пользовались в Молдавии и Валахии. Австрия спрашивала моего совета, как следует поступить в этом случае? Я отвечал, что, признав уже дунайские княжества принадлежащими России, я не могу более ничего сказать. Я даже должен желать, чтобы они вам принадлежали, во-первых, потому, что упрочиваются таким образом ваши границы: левый берег Дуная – природою положенная граница, и он должен принадлежать вам; во-вторых, что это приобретение удовлетворяет желаниям императора Александра, а мне всегда приятно все то, что он считает для себя выгодным; наконец, в-третьих, я не скрою от вас, что желаю этого приобретения для России потому, что этим самым она делает себе врагом Австрию, которая, между нами будь сказано, боится вас столько же, сколько и меня. Приобретение вами Финляндии совершенно противно моей политике, но я радовался этому приобретению потому, что вы отняли ее у союзницы Англии, у такого короля, который никак не хотел жить в мире со мною. Присоединение Молдавии и Валахии увеличивает владения России вопреки Тильзитскому трактату, в котором было установлено очищение этих княжеств. Союз с Францией доставил вам значительные выгоды. Дунай – с одной стороны, Финляндия – с другой; не об этом ли постоянно мечтали ваши предки со времен Петра Великого? И вот их мечта осуществилась. Я удивляюсь, почему у вас нет значительного флота на Черном море, который вы могли бы противопоставить турецкому. Балтийский флот вам ни на что не нужен, вы не можете соперничать там с английским.

Разговор, как обычно, затянулся и касался многих сторон взаимоотношений Франции и России.

В разговоре с полковником Чернышевым, которого император Александр стал посылать в Париж со своими посланиями, Наполеон, прочитав одно из посланий императора, сказал:

– Только в двух случаях Франция может поссориться с Россией: если вы заключите отдельный мир с Англией, я буду воевать с вами; точно так же – если вы захотите перейти за Дунай. Пока дело идет о течении Дуная, я согласен; но лишь только вы захотите что-либо приобрести на правом берегу, я буду воевать с вами. Существование Турции слишком важно для политического равновесия в Европе, и я не могу относиться равнодушно к дальнейшему ее раздроблению. Я не употреблял никаких способов, чтобы замедлить заключение вашего мира с турками. Я смотрю на это с точки зрения выгод Франции; если, с одной стороны, говорил я сам себе, такая обширная держава, как Россия, увеличится еще приобретением двух прекрасных областей, которые умножат ее средства, то, с другой, я выигрываю то, что Австрия сделается таким ее врагом, каким никогда не бывала. Скажу вам откровенно, если я согласился в Эрфурте на присоединение к России дунайских княжеств, то сделано это по ненависти к Австрии» (Записка Чернышева).

Получая все эти сведения и отвечая на них своими письмами, граф Румянцев сообщил императору Александру, что его очень беспокоит визит князя Меттерниха в Париж.

Наполеон не раз говорил ему, что Меттерних, австрийский министр иностранных дел, обладает колоссальным, достигавшим чудовищных размеров, самомнением и, естественно, вытекающей отсюда самоуверенностью. Не раз графу Румянцеву передавали слова австрийца: «Моя душа обладает историческим чутьем, что помогает мне переносить трудное настоящее». Меттерних проницателен, никогда заблуждение не касалось его разума. Вот где опасность его поездки в Париж. «Страсть к поискам Меттерних принимает за дипломатическое искусство», – говорил о нем Наполеон. А это означает для него прежде всего обман, доходивший до вероломства, хитрость, лукавство. В Париже он менялся каждую неделю. А что сейчас сулит нам его поездка в Париж? С этим вопросом граф Румянцев пришел к императору Александру.

Выслушав подробный отчет графа Румянцева, император Александр, перебирая бумаги на столе, взволнованно сказал: