Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

В течение этого разговора я многократно осмеливался прерывать Императора Наполеона теми же представлениями, теми же уверениями, теми же объяснениями. Но, не останавливаясь на них, он снова подхватывал нить своей речи и продолжал ее. – «Вы грозите мне, – сказал он затем. – Этот циркулярный протест по Ольденбургскому делу, разосланный вами ко всем дворам Европы, был угрозою против меня; он доказывает, сколь мало дружбы сохранил ко мне Император Александр; когда производят протест этого рода, бросают перчатку, говорят, что хотят вести войну из-за дела, подавшего повод к протесту; но стоит ли того это Ольденбургское герцогство, чтобы произвести разлад между двумя великими империями и войну между нами? Берега Бранденбурга благоприятствовали английской контрабанде, – я должен был присоединить эту страну и ганзейские города к моей империи, в силу системы, принятой мной вследствие морской войны, для того чтобы избегнуть войны (сухопутной), которую я считаю столь великим бедствием. Что же? Если Император Александр непременно этого хочет, я вновь водворю герцога Ольденбургского в его герцогстве, – но что он от этого выиграет? Он будет раздавлен французскими войсками и таможнями; он постоянно будет служить яблоком раздора между Россией и Францией, а этого-то я и хотел избежать, предлагая ему в ином месте приличное вознаграждение. Если Эрфуртское княжество, владения, которые я бы к нему присоединил, и другие вознаграждения, которые я мог бы к тому прибавить, не по сердцу герцогу и России, пусть же Император Александр выскажется насчет того, чего он может для него желать и требовать; пусть он назовет мне то, чего он желает на место Эрфурта, если он Эрфурта решительно не хочет! Если он сочтет это нужным, пусть он прикажет завязать здесь переговоры и поручит их вам; он увидит тогда мою готовность удовлетворить его во всем. Но вы сказали герцогу Бассано и перед тем герцогу Кадорскому, что вы не имеете полномочий для переговоров; вы даже не согласились дать первому письменный отзыв по этому поводу, говоря, что вы на это не уполномочены: не таким способом можно дойти до соглашения, не таким способом улаживаются дела, которые покончить так легко! Захотим ли мы оставаться пять-шесть лет во всеоружии, постоянно держать друг друга в беспокойстве, истощая без нужды наши силы и финансы? Совсем иначе поступил я по поводу этого протеста: он меня оскорбляет, он огорчает меня; не от друга и союзника мог я ожидать чего-либо подобного; он должен служить мне угрозою; и однако же, я на него не ответил, я храню на его счет безусловное молчание; мне приготовили ответ на этот протест, но я его отверг. Если бы, вместо этого протеста, Император Александр предпочел бы написать мне, выражая мне участие, принимаемое им в его близком родственнике; если бы он высказал мне желание, чтобы я сделал для него еще более, чем сколько я был намерен для него сделать, я бы исполнил его желание, и нашел бы в этом особенное удовольствие. Если бы даже он потребовал у меня один или два округа Варшавского герцогства для своего дяди, в вознаграждение за Ольденбургское герцогство, я не поколебался бы принудить короля Саксонского к этой уступке; но тогда я это сделал бы потому, что требование было бы заявлено мне дружеским способом и тоном; тон угрожающий не есть тот, который может на меня подействовать. Если бы Император Александр, до своих вооружений, вздумал бы потребовать от меня даже Данцига и его округа, я думаю, что и его бы я уступил». – Но, Государь, – опять прервал я его, – так как В. В-во изволите говорить со мной об этом протесте, то позвольте мне представить Вам, что я не могу смотреть на него с той же точки зрения, как Вы: он не имеет ни враждебного, ни угрожающего характера; в нем заключается самое положительное свидетельство той цены, которую Государь Император придает союзу с вами, и его желания поддержать этот союз. Этот протест имеет лишь смысл оговорки, которую Е. И. В-во счел нужным сделать насчет собственных своих прав и прав своего семейства на герцогство Ольденбургское – их общую отчину; и бесчисленные примеры, занесенные в летописи прошлых столетий, оправдывают подобные декларации и ставят их в обязанность. – «Все то, что Вы мне говорите, – возразил Император, – не изменит моего мнения насчет свойств этого протеста и смысла, который я должен ему придавать.