Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

В «Записках» (1780–1814) А.С. Шишков вспоминает: «В продолжение сего времени Наполеон, как будто заключенный в темницу, сидел в Москве мрачен и бездействен, лишаясь ежедневно из войск своих по нескольку сот человек, бродивших по ее окрестностям, для сыскания себе продовольствия, и везде, вместо пищи и добычи, от наездников и поселян наших находивших смерть и плен. Гордость и надменные мысли о завоевании России стали в уме корсиканца исчезать. Он засылал с переговорами о мирных предложениях к фельдмаршалу, который, сказывают, питая в нем сию надежду, уверил его, что он немедленно уведомит о сем двор свой, и без сомнения вскорости получит согласный на то отзыв. Кутузову нужно было удерживать в пустой столице, дабы более ослабевал он в силах своих. Напоследок Наполеон, видя, что надежда его на мир была тщетная, покушался, не может ли, пробившись сквозь войски Кутузова, открыть себе путь в изобильнейшие области российския; но, в сильных сопротивлениях претерпя уроны, и не усматривая никакой возможности оставаться долее в Москве, спешит выйти из ней, насыщает адскую злобу свою подорванием Кремля и возвращается чрез Смоленск и Вильну по той дороге, которую он, идучи в Москву, ко вреду жителям и себе, разорял и опустошал. Там на пути, сопровождаемаго мечем и огнем, встречают его глад и мразы, истребившие всего его силы и доставившие в руки победителей все воинские его орудия, снаряды и припасы со всеми награбленными в России добычами. Наполеон, при переходе чрез реку Березину, был свидетелем ужасного бедствия войск своих, которые, оставя, ускакал с немногими генералами своими, будучи личным спасением обязан оплошности и нерадению адмирала Чичагова, без чего не мог бы избегнуть от плена, или от общей всех сопутников своих участи – лежать в русской сырой земле» (Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова. Т. 1. С. 162–163. Берлин, 1870).

Сохранилось и письмо императора Александра от 18 сентября 1812 года сестре Екатерине Павловне, от которой он не скрывал своих истинных чувств и переживаний:

«…Что еще может делать человек, как не следовать своим наилучшим убеждениям? Они одни руководят мною. Именно они заставили меня назначить Барклая командующим 1-й армией из-за репутации, которую он составил себе во время прошедших войн против французов и шведов. Они же заставили меня думать, что он превосходит в познаниях Багратиона. <…>

Принеся в жертву пользе мое самолюбие, покинув армию, ибо утверждали, что там я приношу вред, что я освободил генералов от всякой ответственности, что я не внушаю никакого доверия войскам, что неудачи, вменяемые в вину мне, более неприятны, чем те, что вменяют в вину моим генералам, посудите сами, мой добрый друг, как больно после этого было мне слышать, что моя честь задета, когда я лишь сделал то, чего от меня хотели, покинув армию, в то время как я не имел явного желания, как в ней остаться и твердо решил возвратиться туда перед назначением Кутузова, и когда я отказался от этого только после назначения, отчасти по памяти о том, к чему угодливый характер этого человека привел при Аустерлице, и отчасти следуя Вашим собственным советам и советам многих других, разделяющих Ваше мнение.

Если Вы спросите меня, отчего я не поехал в Москву, я скажу Вам, что никогда не брал на себя обязательств и не давал обещаний туда приехать. Ростопчин очень просил меня об этом в своих письмах, но это было до отступления из Смоленска, то есть тогда, когда я не имел возможности это сделать из-за моей поездки в Финляндию. Зато потом, в письме от 14 августа, он сказал мне: «Теперь, Государь, я перехожу к более важному, то есть к вашей поездке сюда. Вне всякого сомнения, ваше присутствие здесь вызовет еще больший энтузиазм, но если перед вашим приездом дела будут складываться не в нашу пользу, Ваша персона еще больше увеличит общее беспокойство, и, так как Вам не следует рисковать, показываясь на публике, было бы лучше, если бы Вы приняли решение отложить Ваш отъезд из Петербурга до получения новостей, которые изменили бы к лучшему нынешнее положение вещей».

Рассмотрим теперь, мог ли я приехать в Москву? С тех пор как однажды провозгласили принцип, что моя персона в армии причиняет более зла, нежели добра, армия приблизилась к Москве после отступления из Смоленска, и могу ли я, здраво рассуждая, находиться в Москве?