Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)

Через сад, охваченный увяданием поздней осени, Мавлюд проводил принужденного визитера в господские покои. Едва лишь дверь распахнулась, из глубокого кресла с неожиданной живостью поднялся рослый и плотный (пожалуй, даже, тучный) старик, одетый по-французски, но с широкой седой бородою, подстриженной на турецкий лад. Лишь пудреного парика в pendant к бороде не хватало, чтоб казаться уже совершенным шутом. 'Господи', - мелькнуло в уме, - 'Какой же он старый! А ведь всего лишь тремя или четырьмя годами меня старше!' Хотя, по правде, я сам уже долгое время не имел оказии взглянуть в зеркало и, вероятно, выглядел не лучше. Разве что комплекцией отклонялся от идеала в противоположную сторону, выпирая сквозь ветхий камзол костлявыми мослами; а бороду тоже не брил, с самого дня помещения в Пьомби. Будь у меня на сем свете родня, даже самые близкие люди не узнали бы в явившемся пред ними нелепом чучеле бравого русского генерала.

Но бывший приятель узнал. Конечно, у него была фора: он заранее ведал, кого приведут.

- Дорогой Александр, безмерно рад Вас видеть! Здоровы ль Вы? Как перенесли путешествие? Вчера, поздно вернувшись из Скутари, я не велел мешать отдыху гостя, вопреки нетерпению, продиктованному дружеским чувством. Вы хорошо спали?

- Спасибо, Ахмед-бей: жалоб нет.

- Любезный друг, для Вас я по-старому Клод! Поверьте, пред Вами все тот же граф Бонневаль, что был некогда в Брюсселе! Вы, вероятно, осуждаете мое решение? Не спешите! В былые дни османы имели в моем лице самого стойкого и непримиримого врага. Разве я плохо сражался? Скажите?!

- Нет, конечно. Ваша отвага достойна героев древности.

- Разве мало крови я пролил под знаменами императора Карла? А до этого - короля Людовика? Одиннадцать ран! Под Петроварадином турецкий кавалерист проткнул мне брюхо копьем; обычно с такою раной не живут.

- Повезло. Наверно, кишки не задело: только брюшную стенку.

- С тех пор я ношу тугую перевязь с серебряной пластиной, чтоб грыжа не выпадала. День за днем, уже более двадцати лет. Это ли не напоминание о тех баталиях, не повод испытывать ненависть к туркам?

- Хм, даже не знаю. Кажется, кто-то утверждал, что врагов надо любить. Возможно, Вы слишком глубоко постигли сию мудрость...

Породистое лицо Бонневаля озарилось улыбкой; он искренне рассмеялся.

- Рад, что Вы не утратили остроумия в постигших невзгодах. Турецкая столица подобна Парижу обширностью и богатством, но здесь ужасно не хватает приятного общества. Кстати, нас зовут к завтраку. Прошу Вас, не откажите составить компанию убогому изгнаннику...

Завтрак убогого изгнанника был сервирован с изысканной роскошью, а его повар - достоин Версаля. Запрещенное Пророком вино присутствовало во множестве сортов, свидетельствуя о столь же наплевательском отношении старого вояки к предписаниям его новой религии, как прежде - к заветам старой. Впрочем, не мне упрекать кого бы то ни было в чрезмерном вольнодумстве. Сам такой. И вообще, в наших с Клодом судьбах, невзирая на разность происхождения (он принадлежал к высшей французской знати, будучи в родстве с Бурбонами) парки выпряли почти параллельные нити. Оба честолюбивые и амбициозные, оба служили в армии Людовика Четырнадцатого и оба покинули ее со скандалом в одно и то же время, по одной и той же причине. Чином обошли. Правда, лейтенант Читтано метил всего лишь в капитаны, а Бонневаль уже был полковником и отчаянно рвался выше, - но в дальнейшей карьере мы выровнялись, преуспев на службе другим государям. Франция вообще склонна разбрасываться даровитыми людьми: один принц Евгений чего стоил.

Однако, тут присутствовал тонкий нюанс. И Евгений, и Бонневаль, оказавшись в тени, кою не проницали лучи благодеяний 'короля-солнца', с легкостью перешли под знамена императора, прямого врага их бывшего отечества. Понятия о чести, свойственные высшей аристократии, сему не препятствуют. 'Der edle Ritter' принц Савойский, или грязный предатель, - никто и вопросом-то таким не задавался! По статусу, подобные люди вправе самостоятельно решать, какому монарху отдать свою шпагу (или никакому, ежели не будет охоты к воинской службе). Конечно, речь о христианских властителях: с турецким султаном старина Клод лишку хватил.

В общем, природным аристократам весь мир - отечество. Я же, выйдя из более низкого круга, так и не сумел в достаточной мере проникнуться столь вольными взглядами. В бедных кварталах Венеции, где прошло мое детство, ребячьи шайки вечно враждовали между собою; но если кто-то, съехав с родителями на соседнюю улицу, назавтра пришел бы с новой компанией бить старых друзей... Такой перебежчик упал бы в общем мнении на самое дно. Наверно, нечто от сих представлений о допустимом и недопустимом на всю жизнь в душе и застряло. Иначе зачем бы, дезертировав из французской армии, ехать куда-то к черту на рога в поисках нейтрального государя?!