Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)

Оторвался от чтения далеко заполночь, когда глаза совсем отказались видеть. Итак, в отличие от венских неудачников, Россия из войны вышла с прибылью. Не такою, как мечталось, и явно недостаточною, чтобы окупить затраты - но все же... Граница с Крымом прошла по Перекопскому валу; на западе - без перемен, по реке Буг; в Азии - по Кубани, от истока до устья. Статус закубанских черкесов остался мутным: нигде не сказано было, отходят они под султанскую руку или сохраняют вольность. Ногайские улусы попали под власть союзных России калмыков. Хан Дондук-Омбо устроил там знатную резню - впрочем, и сам полуостров, после двукратного набега русских армий и приключившегося морового поветрия, совсем обезлюдел. Чума тридцать восьмого года, поразившая причерноморские страны, далеко превзошла жестокостью обоих противников, вместе взятых. Русские гарнизоны Очакова и Перекопа, турецкие - Ак-Кермена и Бендер в равной степени оказались ее жертвой и вымерли почти полностью. Крепости, частью разоренные, частью просто брошенные, стояли пустыми. В последнюю кампанию Миних перенес действия в Молдавию и, одержав важную победу, полностью это княжество завоевал - но сей успех был обесценен катастрофическим провалом цесарцев и заключенным ими сепаратным миром. Турки, можно сказать, легко отделались: почти все людские и территориальные потери пришлись на владения крымского хана. Из принадлежавшего султану Россия удержала один Таманский остров. Сильно поредевшие полки Ласси занимали также и Керчь; однако возврат этой крепости прежнему владельцу в принципе не оспаривался. Прения шли о сроках ее эвакуации, да еще о нейтрализации приграничных городов и провинций, чтобы отнять угрозу coup de main. Русские требовали нейтрализовать весь Крым, полностью разрушив его крепости и убрав оттуда войска; турки, естественно, не соглашались и выдвигали аналогичные предложения по ландмилицким землям и Гетманщине. То и другое виделось неисполнимым и выдуманным не от большого ума - исключительно затем, чтобы торжественно отказаться от сих претензий при заключении 'вечного мира'. Вопросы мореплавания и торговли тоже отложили на потом: пожалуй, само упоминание их было лишь данью европейской моде, иначе обе державы об этом бы и не вспомнили. Какое дело их величествам до убогих купчишек?!

Гостеприимный мой тюремщик с обещанным обменом мнениями не торопил. И вообще не слишком докучал принужденному гостю. Днями я продолжал вникать в отношения между державами, а по вечерам составлял компанию за ужином ему и тем туркам, коих Бонневалю угодно было допустить в свой дом. Большей частью то были пожилые сановники не самой первой руки, владеющие хотя бы итальянскою речью, более-менее знакомые с жизнью христианских стран и в целом настроенные про-европейски. Иногда визитировали помощники хумбараджи-баши - но, заметив мое отвращение к ренегатам, он стал отдавать больше предпочтения природным османам. Насколько можно было судить по всем признакам, его тактика заключалась в постепенном, едва заметном вовлечении меня в свои дела. Человеку нашей с ним породы просто невмоготу сидеть праздным; на то и был расчет. Сначала любопытство; потом советы; потом помощь; там, глядишь, и полноценная служба.

Утром, когда хозяин дома отправлялся в Хендесхане, сиречь свою артиллерийскую школу, ваш покорный слуга оставался под надзором разговорчивого Мавлюда и столь же любезного, но более сдержанного бошняка Фарука Микулича, исполнявшего должность эконома и следившего, вероятно, не только за мною, но и за своим господином. Похоже, что и Мавлюд был не так прост, как хотел казаться. В чью пользу он шпионил, не знаю: но чужеземца и бывшего иноверца, хотя бы и доказавшего службой верность султану, явно без присмотра не оставляли. Пользуясь случаем, я попросил левантинца об уроках турецкого языка - и получил, с дозволения Бонневаля, благоприятный ответ. Наверно, ему в этом виделся знак моего поворота в желательную сторону; развеивать же сие заблуждение мне не казалось нужным. Равно как посвящать новоявленного ментора в то, что лет тридцать назад уже имел случай учиться оттоманской речи и нуждался теперь только в том, чтобы оную вспомнить. На восторги его по поводу моих быстрых успехов отвечал такими же, по-восточному неумеренными, дифирамбами его учительским талантам, принимаемыми самовлюбленным юношей за чистую монету.

Так проходили дни, затем недели. Добрался, наконец, до турецкой столицы Румянцев с чудовищным обозом в полторы тысячи возов - если у него там подарки здешним вельможам, то в Сибири, наверно, всех соболей перевели. Только теперь последовал деликатный намек, что дальше тянуть с разговором о будущих отношениях держав вроде бы как и неприлично.

- Я готов изложить свои мысли хоть сейчас, ежели Вашему Превосходительству будет угодно меня выслушать.

- Cher Alexander, зачем так официально! Приватная беседа двух старых приятелей... Прикажете подать вина?