Жизнь и деяния видных российских юристов. Взлеты и падения

Александров участвовал и в расследовании дела авантюристки Ольги Штейн, муж которой, генерал Штейн, имел связи в высшем обществе, особенно близкие – с главой Синода Победоносцевым. В 1902 году Ольга поместила в газете объявление о том, что коммерческой компании требуются управляющие. Для поступления на доходную должность нужно было внести крупный залог. Наивных простаков оказалось немало. Им были обещаны места на «золотых приисках в Сибири», жалованье и хороший процент от прибыли. Обманутые спохватились не скоро, к тому же они были запуганы влиятельными связями Ольги, никто из них не обратился к прокурору. И все же правда выплыла наружу. Ольга была арестована, и в декабре 1907 года начался судебный процесс. Мошеннице грозила Сибирь, но у нее неожиданно нашелся покровитель – депутат Государственной думы, который помог ей бежать за границу. Ее объявили в международный розыск. Много лет она успешно скрывалась от правосудия. Тем временем в России произошла революция. Наконец полиция арестовала ее… в США. В кандалах Ольгу привезли в уже послереволюционный Петроград, где в январе 1920 года революционный трибунал приговорил Ольгу Штейн к бессрочным исправительным работам.

Александров также расследовал дело о покушении на жизнь премьер-министра С. Ю. Витте. Это покушение вызвало большой резонанс. Витте, в свое время ратовавший за террористические методы борьбы с революционерами, сам стал объектом охоты со стороны правых террористов. По своеобразной логике черносотенцев, именно Витте был одним из тайных вождей российской революции. При покушении на экс-премьера черносотенцы полностью изменили тактику – было решено осуществить террористический акт чужими руками. Организацией покушения занимался черносотенец А. Е. Казанцев, которому удалось ввести в заблуждение двух молодых людей – В. Д. Федорова и А. С. Степанова, считавших, что они выполняют задание эсеров-максималистов. 29 января 1907 года они подложили мощные бомбы в дом Витте, однако взрыва не произошло. В мае 1907 года во время подготовки второго покушения на Витте Федоров, заподозривший обман, убил Казанцева. Более того, разоблачения Федорова стали известны всей России.

За несколько месяцев до этого Витте потребовал от властей провести расследование в отношении председателя Главного совета «Союза русского народа» А. И. Дубровина. Власти сделали все возможное, чтобы остановить скандальные разоблачения. Вопрос о причастности руководства «Союза русского народа» к покушению на Витте остался открытым. Гораздо более явственно прослеживалась причастность к этому покушению секретных агентов политической полиции. Александров скрупулезно работал над этой версией, чем вызвал недовольство властей.

Александров занимался расследованиями и других известных преступлений, сообщения о которых не сходили с газетных страниц, – дела Орлова-Давыдова и артистки Пуаре, педагога-развратника Дюлу (воспитателя детей великих князей), участвовал в следствии по делу о гибели сына адмирала Кроша.

Февральскую революцию Павел Александрович встретил в должности судебного следователя по особо важным делам Петроградского окружного суда. Впоследствии он вспоминал: «Февральская революция, как это ни покажется странным, не произвела кардинального переворота в судебном мире и его воззрениях. Монархия и ее руководители сделали все, от них зависящее, чтобы исключить в нас всякое сожаление об их уходе и облегчить нам тяжелый переход от службы одному строю к такой же добросовестной службе другому. Временное правительство в этом отношении получило солидное наследство – вполне налаженный технический аппарат, готовый работать в направлении нового строя, тогда казавшегося единственно и исключительно правильным. Общественное мнение создавалось сильной прессой, лозунги брались, в общих чертах, нам знакомые и привычные. И мы работали в большей своей части не за страх, а за совесть, не заглядывая глубже в создавшуюся ситуацию, да вряд ли способны были в то время разобраться в ней – в то бурное время. Оговариваюсь, что я говорю сейчас о судебном мире, к которому я принадлежал и переживания которого мне хорошо известны… Мы знали наши законы, применение их, но не входили в оценку политической обстановки и ценности того или другого лозунга. Мы не считали даже себя вправе входить в такую оценку, поскольку это касалось нашей служебной деятельности. Да и по своему существу противники Временного правительства с их политическими лозунгами… не вызывали особой симпатии… Вот почему июльское выступление в Петрограде не вызвало и не могло вызвать сочувствие того круга, к которому принадлежал я, – круга петербургского чиновничества, привыкшего отгонять от себя углубление в серьезные политические вопросы, предпочитавшего в этих вопросах идти «по шаблону общественного мнения» и интересовавшегося прежде всего своей непосредственной службой».