Жизнь и смерть

— Ты так и не рассказала мне о своей семье. В тот день мы не успели…

Неужели это было только в четверг? Казалось, прошло гораздо больше времени.

Она подтолкнула мне корзинку с хлебными палочками.

— Я не собираюсь впадать в шоковое состояние — сказал я.

— Ради меня, — сказала она и пустила в дело ту улыбку и взгляд, которые всегда срабатывали.

— Тьфу ты, — проворчал я, взявшись за хлебную палочку.

— Хороший мальчик, — рассмеялась она.

Жуя хлеб, я мрачно посмотрел на нее.

— Не знаю, как ты можешь к этому так спокойно относиться, — сказала она. — Ты даже не выглядишь потрясенным. Нормальный человек… — она покачала головой. — Но ты ведь не совсем нормальный, да?

Я покачал головой и сглотнул.

— Самый нормальный из всех, кого знаю.

— Все считают себя нормальными.

— А ты? — возразил я. Она поджала губы.

— Вот именно, — сказал я. — И ты хотя бы подумываешь о том, чтобы ответить хоть на какой-нибудь из моих вопросов или это даже не рассматривается?

— Всё зависит от вопроса.

— Ну так назови хоть один, какой мне позволено задать.

Она все еще размышляла над моим предложением, когда официант вышел из-за перегородки, неся мой заказ. Я понял, что мы с Эдит неосознанно наклонились друг к другу через стол, поскольку, когда парень подошел, мы оба выпрямились. Он поставил передо мной блюдо — оно выглядело весьма аппетитно — и быстро повернулся к Эдит.

— Вы не передумали? — спросил он. — Могу я предложить вам хоть что-нибудь? — не думаю, что двусмысленность этих слов была лишь плодом моего воображения.

— Было бы неплохо еще колы, — сказала она, указывая на пустые стаканы, но не отводя взгляда от меня.

Теперь официант уставился мне в лицо, и я видел, что он задается вопросом, почему такая девушка, как Эдит, смотрит вот так на кого-то вроде меня. Что ж, мне это тоже кажется загадкой.

Он схватил стаканы и зашагал прочь.

— Представляю, сколько у тебя ко мне вопросов, — пробормотала Эдит.

— Всего-навсего пара тысяч, — сказал я.

— Не сомневаюсь… Могу я сначала кое о чем тебя спросить? Это будет не слишком несправедливо?

Означало ли это, что она собирается отвечать на мои вопросы? Я охотно согласился:

— Что ты хочешь знать?

Теперь она буравила взглядом стол, ее глаза были скрыты за черными ресницами, а волосы упали вперед, загородив почти все лицо.

Ее слова прозвучали не громче шепота:

— Мы уже говорили о твоих… попытках выяснить, что я собой представляю. Мне просто интересно, продвинулся ли ты в этом.

Я не ответил, и она наконец посмотрела на меня. Я вновь порадовался шарфу, хотя он не мог скрыть красноту, уже поднимавшуюся, судя по моим ощущениям, к лицу.

Что ей сказать? Продвинулся ли я? Или просто наткнулся на другую версию, еще глупее радиоактивных пауков? Как решиться произнести вслух то слово, о котором я весь вечер старался не думать?

Не знаю, что было написано у меня на лице, но взгляд Эдит внезапно смягчился.

— Значит, все настолько плохо? — спросила она.

— Могу я… можем мы не обсуждать это здесь? — я покосился на тонкую перегородку, отделявшую нас от остального ресторана.

— Очень плохо, — пробормотала она скорее самой себе. В ее глазах читалось что-то очень грустное и… почти старое. Усталость, поражение. Больно было видеть ее несчастной.

— Ну, — сказал я, пытаясь придать голосу бодрость, — просто если я вначале отвечу на твой вопрос, то не получу ответа на свой. Ты никогда не отвечаешь. Так что… ты первая.

Ее лицо расслабилось:

— Значит, обмен?

— Да.

Вернулся официант с напитками. На этот раз он поставил их на стол без единого слова и исчез. Я подумал, уж не почувствовал ли он напряжение за столиком так же остро, как и я.

— Пожалуй, мы можем попробовать, — пробормотала Эдит. — Но ничего не обещаю.

— Хорошо… — и я начал с самого легкого: — Что привело тебя в Порт-Анджелес этим вечером?

Она опустила взгляд и аккуратно сложила руки на пустом столе перед собой. Потом посмотрела на меня из-под густых ресниц, а на ее лице появилось подобие улыбки.

— Дальше, — сказала она.

— Но это же был самый простой вопрос!

Она пожала плечами:

— Дальше.

Я разочарованно опустил взгляд. Развернув столовые приборы, я взял вилку и аккуратно подцепил равиоли. Все еще не поднимая глаз, неторопливо жевал и размышлял. Грибы оказались вкусными. Я проглотил и запил колой, а потом посмотрел на Эдит.

— Ну ладно, — и я медленно продолжил, уставившись на нее: — Предположим, чисто гипотетически, что кто-то может знать, о чем думают другие люди, то есть читает мысли — только за несколькими исключениями, — это прозвучало так глупо. Она ни за что не ответит, если даже на первый вопрос не стала…

Но она спокойно встретила мой взгляд и сказала:

— Только за одним исключением. Гипотетически.

Вот черт.

Мне понадобилось около минуты, чтобы прийти в себя. Эдит терпеливо ждала.

— Хорошо, — я старался говорить непринужденно. — Значит, только за одним исключением. Как это работает? В каких пределах? Каким образом этот… кто-то… мог бы найти кого-то другого точно в нужное время? Как она вообще узнала, что я попал в беду? — мои сбивчивые вопросы постепенно становились совсем непонятными.